Мотылек - [42]

Стефан был из седьмой батареи. Они знали друг друга по городской библиотеке, встречаясь там почти каждую неделю. И так получилось, что Стефан стал руководить его чтением. Благодаря ему он узнал «Лавку пряностей» Бруно Шульца, «Фердыдурку» Гомбровича, стихи Чеховича и Либерта. Стефан был старше его. Он уже кончил один курс юридического факультета, но никогда не кичился этим. Своим занятиям он не придавал особенного значения. Он говорил, что в жизни надо делать что-нибудь практическое, если ты не художник. Но только искусство казалось ему делом действительно серьезным. Несмотря на это, он был одним из первых на своей батарее. Просто потому, что все давалось ему легко.

Иногда Михалу казалось, что между ним и Стефаном дружба, но до конца он не был в этом уверен, потому что Стефан ко всем относился по-дружески. Даже к лошадям он относился так, будто каждой хотел оказать особое внимание. В этом было что-то неприятное. В конце концов начинало казаться, что это такая манера, за которой скрывается холодный человек, ни в ком особенно не нуждающийся. Но метод его был великолепным. Все чувствовали себя обязанными Стефану за его учтивость и доброжелательные улыбки, в его присутствии никто не вел себя нагло, и даже рычащие с утра до вечера унтер-офицеры при нем понижали голос, обращаясь к нему с какой-то почтительной робостью.

Вот и сейчас Стефан смотрел в зал, но можно было поклясться, что он никого не ищет. Он только проверял, нет ли кого, с кем можно было бы приятно поговорить, если же он не найдет собеседника, ему будет одинаково приятно почитать книгу или сыграть партию в шахматы.

Повинуясь первому побуждению, Михал едва не поднял руку, чтобы обратить на себя его внимание. Но вовремя сдержался. Собственно говоря, он не хотел встречаться со Стефаном. У него не было желания говорить о живописи или литературе. У него было совсем неподходящее настроение для общения со Стефаном. По сравнению с олимпийским спокойствием Стефана его взвинченность могла произвести впечатление детского каприза.

Но Стефан заметил его. Немного женственным движением он поднял открытую ладонь на высоту плеча и своей мягкой кошачьей походкой стал пробираться к нему среди столиков, раздавая направо и налево сердечные улыбки.

— Как хорошо, что ты здесь, — сказал он, садясь напротив. — Мне как раз хотелось с тобой поговорить.

Он осторожно положил руку ему на ладонь, и Михал, несмотря на сопротивление, идущее от его сегодняшнего настроения, сразу почувствовал себя менее одиноким, почти успокоенным.

Стефан подвинул к нему тонкий томик.

— Знаешь стихотворение Лесьмяна «Луг»?

— Нет, не знаю.

— Возьми и прочти, это прекрасно.

Михал рассматривал его погоны, на которых не было никаких знаков различия.

— Где твои лычки? — спросил он.

Стефан вяло улыбнулся.

— Я ужасно не люблю шить. Пришью завтра перед построением.

— А я не получил, — сказал Михал голосом, которому он не смог придать желаемого равнодушия.

Стефан пожал плечами.

— Ты огорчен?

— Нет, — сказал Михал уныло. — Плевал я на это.

— Какие удивительные вещи есть у Лесьмяна, — переменил тему разговора Стефан. — Это такой замаскированный мистицизм, который скрывает в себе подлинный мистицизм. Как бы это сказать? Современный человек, когда ему нужно что-то сказать, что для него действительно важно, часто надевает на себя маску, являющуюся карикатурой на его откровение. Но здесь у него нечто большее. Здесь высказана уверенность, что к некоторым вещам, слишком уж приглаженным фальшивыми языками различных умников, можно приблизиться только посредством болезненной неуклюжести, просторечного бормотания, наивной лирики, чудачества. Это совсем не поза. Это та гениальная художественная хитрость, безошибочно выбирающая правильную дорогу. К тому же книга мастерски написана. Увидишь. Здесь нет ничего случайного.

Михал рассеянно перелистывал книгу. Внезапно он закрыл ее и отодвинул.

— Знаешь, — сказал он, — меня больше всего бесит, что все совсем не так, как я хотел. Мне бы на это наплевать, а я чувствую себя так, точно мне дали по морде.

Стефан посмотрел на него со снисходительным удивлением. Брови его были приподняты. В продолговатых карих глазах таилась недоверчивая улыбка.

— Ты все об этих лычках? Да? Михал кивнул головой.

— Я знаю, что это глупо…

— Человече, — сказал Стефан. — Человече. — А потом, смешно морща нос, проскандировал: — Бом-бар-дир. Бомбардир с дипломом. Бомбардыр.

Он засмеялся. И действительно, это слово в его устах звучало так комично, так глупо, что в конце концов рассмеялся и Михал.

— Значит, это является целью твоих честолюбивых мечтаний?

— Нет, конечно, нет, Я сам не понимаю, почему…

— Слушай, — сказал Стефан серьезным тоном, — в жизни весь фокус заключается в умении отличать важное от неважного.

— Я знаю, — признался Михал и впервые за этот день почувствовал вкус искренности на губах.

Ему стало приятно. Даже эти коноводы из дивизиона конной артиллерии не казались ему такими омерзительными.

— Мне очень интересно, что ты скажешь о «Луге», — сказал Стефан. — Именно об этом стихотворении. — Он стал искать его.

Они оба склонили головы над книгой.