Мотылек - [30]

— Как это мило, что вы не забыли о моей бедной девочке! — воскликнула мать Ксении. — Она так дома скучает!

Радость, звучавшая в ее голосе, и почтительность, с которой она обращалась к нему как к взрослому, сбили Михала с толку. Он мял шапку в руках, ожидая помощи.

— Ксения! — позвала она. — Ксения, к тебе Михал пришел!

Никто не отвечал, только ему показалось, что за дверями в конце коридора зашумела вода.

— Сейчас она придет, — сказала мать Ксении и, снимая фартук, провела Михала в столовую.

Они сели на диван под романтическим замком. Тяжелые кресла окружали стол, в углу возле балкона уже не было патефона. Место стольких необыкновенных переживаний было изменено в угоду повседневным удобствам. Михал сложил руки на коленях и слегка наклонил голову. Он не мог отделаться от ощущения, что эта вежливо улыбающаяся женщина рядом с ним в каком-то смысле учительница и что сейчас она начнет задавать ему трудные вопросы. Но она продолжала делать вид, что разговаривает со взрослым.

— Прошу прощения за мой затрапезный вид, — сказала она. — Мы вчера начали укладывать зимние вещи, и надо с этим покончить. Нельзя оставлять такой беспорядок. У нас настоящее нашествие моли.

— У нас тоже есть моль, — сказал Михал.

— Я уверена, что меньше, чем у нас. Она летит из садов. Целыми тучами. Мы с ней неустанно боремся, но ничего не помогает. Вы себе не представляете, сколько уходит флита. Мой муж всегда говорит, что наша квартира пахнет, как сундук с мехами. Я этого уже даже не замечаю. Ну, наконец-то… — повернула она голову к дверям кабинета.

Ксения стояла необыкновенно светлая в прозрачном свете дня. Она подняла руку на высоту плеча и легко зашевелила пальцами, точно желая похвастаться перед матерью этим нежнофамильярным жестом. С того момента, как он переступил порог, Михал видел, что является предметом женского сговора, и это невыразимо сковывало его.

— Ну, дети, — сказала мать Ксении, — я вас не задерживаю. Идите, пользуйтесь весной и солнцем. Только помните, пан Михал, что моя дочка еще слабенькая. Лучше всего, если вы пойдете в беседку на нашем участке. Там никто вам не будет мешать.

Она проводила их до дверей, набросив в коридоре на плечи Ксении мягкую шаль из бордового гаруса.

— Шаль обязательно! — подавила она робкий протест дочери. — Без шали никуда не пойдешь. — Сладость на мгновение исчезла из ее голоса, и худое лицо стало твердым, а перемена эта наступила так неожиданно и плавно, точно прибрежная волна обнажила каменное дно и сразу же покрыла его приятным шумом.

Михал осторожно взял Ксению под руку и повел по узким дорожкам среди живой изгороди и металлических сеток. Воздух пах навозом и землей. Он еще никогда не был у них в саду. Сад находился в глубине лабиринта участков и, казалось, был отрезан от всего мира. Над бушующим валом кустов «золотого дождя» почти не были видны глыбообразные верхушки домов. Молодые яблоньки со старательно побеленными стволами раскинули на фоне неба кривые ветки, уже овеянные грядущей розоватостыо полураспустившихся почек. На геометрически ровных грядках виднелись следы недавней поливки, а посреди квадратного газона, покрытого робкой зеленью, торчала круглая палка с синим стеклянным шаром на конце. В этом шаре отражался закругленный и уменьшенный, аккуратный лилипутский мирок вместе с восьмиугольной беседкой из тонких скрещенных планок. Внутри беседки стоял столик, покрытый облупившимся кое-где зеленым лаком, и стулья на гнутых ржавых металлических ножках, удивительно не подходящие сюда и неуютные. Они сели рядом на нагретых солнцем прогнивших ступеньках.

На ветках прыгали птицы, то и дело вспархивая и шурша крыльями, а их чистые пронзительные голоса раздавались со всех сторон.

— Хорошо здесь, — сказал Михал.

Ксения придвинулась ближе и быстро искоса взглянула на него, словно спрашивая, словно чего-то ожидая. Он почувствовал, как пульсирует кровь и бежит по сосудам глухими толчками. Что случилось бы, если б он сейчас ее обнял? Если бы поцеловал? Что потом? Он пробовал представить себе ее и себя в этой беспокойной близкой стране, в которую введет их крушение невидимой преграды. Он ощущал только внезапное сердцебиение и страх неизвестно перед чем. Может быть, тогда все кончится? Одна мысль об этом вызывала в нем страшную тревогу. Ему казалось, что он не может даже поднять руки.

— Посмотри, какие мы смешные, — произнес он сдавленным голосом, показывая глазами на синий шар.

Они были видны там, как в уменьшительном стекле, маленькие, очень четкие, со странно вытянутыми и вздутыми лбами.

— Как два гнома, — сказала она неестественно нежно.

Он вздрогнул. На мгновение возвратилось тягостное воспоминание, связанное с альбомом. Розочки, фиалки, два соединенных сердца, ключ, брошенный в море. Это не должно остаться между ними. Но как из этого выйти? Как вывести ее на открытый, очистительный путь отчужденности?

— Я хотел написать тебе стихи, — сказал он, — но не смог. Не получилось. Я сочинял их несколько дней. В них должно было быть про улыбку. Потому что… — он умолк, чувствуя, что не сможет этого объяснить.

— Твой рисунок тоже очень красивый, — прервала она его. — Я хотела бы так рисовать.