Мотив убийцы. О преступниках и жертвах - [13]

Заключение о принадлежности данного преступника к экзогенным будет обосновано особенно полно, если удастся установить, что субъект предварительно делал попытку непреступным путем избавиться от давления неблагоприятных внешних обстоятельств, что общий склад его характера и жизни и его взгляды не таковы, чтобы благоприятствовать развитию стремления к преступлению при отсутствии особо неблагоприятных внешних условий. Вот один из примеров экзогенной преступности.

27 декабря 1923 года по деревне Рассохе, Вологодского уезда, Вологодской губернии, около 7 часов вечера проходил, прося милостыню, крестьянин той же губернии Иван Алексеевич X., 19 лет. Один из жителей Рассохи – Савичев – заметил, что X. очень плохо одет, совсем по-летнему, и имеет на ногах очень истрепанную кожаную обувь. Он пожалел его, дал ему хлеба и обещал подарить старые валенки. X. попросил позволения переночевать. Савичев согласился на это, накормил и напоил его чаем и положил спать на печке, а сам улегся возле печки на кровати. X. лежал на печке, не спал и думал о тяжелом положении своей семьи. Затем он прислушался, убедился, что хозяин заснул, слез с печки, взял из-под кровати топор и в сильном волнении некоторое время, с топором в руках, стоял около спящего. Он колебался, потому что ему жалко было доброго человека. Затем сразу взмахнул топором и ударил Савичева по кисти правой руки, которая лежала на голове. От удара Савичев проснулся, вскочил на ноги и закричал. У убийцы выпал топор из рук, но он быстро его поднял и, один за другим, нанес Савичеву несколько ударов: два удара в голову, один – в шею и два удара в левую руку и ключицу. Удары в голову и ключицу отнесены экспертизой к числу легких, удары в шею и правую руку – к менее тяжким, а ранение левой руки признано тяжким и повлекло за собой ее ампутацию. Ранение правой руки повлекло ограничение действий двух пальцев, а удары в голову – глухоту. Все в совокупности ранения тяжки и опасны для жизни. X. признает, что имел в виду убить Савичева, что первый удар, пришедшийся по правой руке, он направил в голову, но сколько затем он нанес ударов и в какие места, он не помнит. Раненый Савичев имел все же силу встать и направиться к выходу. X. вскочил ему на плечи и продолжал бить его кулаками по голове. Савичеву все-таки удалось, с X. на плечах, выскочить на улицу и поднять тревогу. X. бросил его, вбежал назад в избу, схватил новые валенки и, с валенками в руках, бросился бежать. Версты две он бежал босиком, держа валенки в руках и, в растерянности, не сообразив их надеть. Стало очень холодно, ноги замерзали, а он все бежал, пока не добежал до какого-то оставшегося в поле шалаша, в который и спрятался. Здесь он провел ночь и очень боялся волков. На следующий день его нашли и арестовали. Он во всем сознался и приговорен судом к девяти годам заключения со строгой изоляцией, без поражения прав.

Иван X. – сын бедных родителей, которые занимались крестьянским хозяйством, причем при жизни отца хозяйство кое-как еще шло, была и лошадь, и корова, а после его смерти, в 1922 году, лошадь и корова были проданы, хозяйство пришло в полный упадок и мать Ивана с детьми побиралась. Детей в семье было четверо; Иван имеет двух братьев – трех и шести лет – и сестру немного старше его. Отец его вернулся в 1917 году с германской войны совсем больной; у него, по словам Ивана, «была внутри какая-то болезнь, от которой он худел, кашлял, и у него шла горлом кровь». Он характеризует отца как человека доброго, который бил детей редко и «только за дело», с матерью не дрался, пил очень немного. Мать Ивана – чахоточная, болеет с 1918 года. Она строже отца, но тоже добрая, лишь «редко когда, бывало, за волосы потаскает». После смерти отца немного им помогал дядя, но он сам живет очень бедно с семьей в 10 человек, так что достаточной поддержки оказать не мог. Матери с детьми пришлось побираться. Иван очень любит мать и вообще всю свою семью, и сейчас, сидя в тюрьме, все думает: «как-то там матка с детьми управляется». Он вообще очень семействен, и его сильно озабочивает положение больной матери и братьев. До 15 лет Иван жил дома, а с 15 лет стал жить «по чужим людям»: работал на железной дороге в качестве чернорабочего в течение двух лет. Потом опять жил дома. Надо заметить, что с 1918 года он страдает ревматизмом ног; еще при жизни отца у него заболели ноги, он все же ходил, а после смерти отца иногда совсем ходить не мог. Кроме того, он страдает сильным малокровием на почве истощения; у него бывают головокружения и обмороки. Такие обмороки у него начались, когда ему было еще лет 12. Он поздно начал ходить – лет с пяти. Половой жизни еще не начинал, женщин не знает, онанизмом не занимался; хотелось иногда погулять с деревенскими девицами, но одежды не было, а потому на вечеринки не ходил и ни с кем не гулял. В школе он, по бедности, не учился, безграмотен и умственно отсталый: рассказывает бессвязно, не отличая главного от второстепенного, бестолков, обладает плохою памятью. Забитые материальною нуждой, родители не могли достаточно позаботиться о его воспитании. Он очень малоразвит, но некоторые добрые чувства – привязанность к родителям и родной семье – у него есть. У него нет ни взглядов, оправдывающих такое преступление, ни склонностей, в которых можно было бы видеть предрасположение к нему. Но у него и недостаточно сильно нерасположение к нему. Инстинктивное отвращение к такому насилию у него недоразвито, что стоит в связи с недоразвитием у него чувства жалости и благодарности, а также моральной оценки поступка. О последнем он судит с точки зрения интересов своей семьи и своих личных: «неладно сделал, и семейство не обеспечил, и сам в тюрьме сижу». «Если живой из тюрьмы выйду, – говорит он, – больше так не сделаю». Но то обстоятельство, что он обнаружил самую возмутительную неблагодарность по отношению к приютившему его доброму человеку, его не особенно тревожит: чувство благодарности у него недоразвито, и это составляет заметный дефект его психической конституции. О потерпевшем он жалеет, говорит, что большое зло ему сделал; но жалеет мало и полагает, что было бы лучше, если бы он был убит: «не таскался бы по свету калекой, да и меня, может, не поймали бы», – говорит он. О «деле» он часто вспоминает и с сожалением, что он без пользы для семьи и себя совершил его. Действовал он под влиянием тяжкой нужды: он был «раздет-разут», совсем рваный, имел только летнюю одежду, так что зимой не в чем было ходить. Из дома он ушел голодный, хлеба было только для маленьких детей. Он отправился на фабрику, которая была в 27 верстах от его деревни, с целью поступить туда на место сторожа. На фабрику поехал по железной дороге без билета, пройдя до станции восемь верст. На фабрике его на место не приняли. Шел назад и просил милостыню. Не подавали. Один Савичев сжалился над ним и приютил его. У него явилась мысль украсть у Савичева теплую одежду, но он рассказал ему, кто он и из какой деревни, и, очевидно, поэтому от мысли о краже отказался и задумал убийство. Савичев был с ним в избе один. Ложась спать, он заметил топор. Лежа на печке, думал, что у него совсем нет одежды и что у семьи совсем нет пропитания, захотелось «семью обеспечить и себе одежду добыть». Лежал, говорит, и плакал, плакал он будто бы и стоя с топором около спящего Савичева.