Мост к людям - [123]

Шрифт
Интервал

Однако жизнь, как говорится, идет своим чередом и у меня появились товарищи. Разница во взглядах чаще всего разъединяет взрослых, что же касается молодежи, у которой взгляды еще не закостенели, высокие материи редко бывают в состоянии ее перессорить. Вспыхивают страстные дискуссии, раздаются безапелляционные заявления, но вот начались танцы — и недавние разногласия примирит общий вальс. Холодное равнодушие чуждо молодому человеку, своим чувствительным сердцем он сразу ощущает, что рядом случилась беда, и никакие разногласия или расхождения во вкусах не могут помешать ему неоглядно броситься на помощь и выручить из беды товарища.

Первым протянул мне руку Ким Стешенко. Он был коренным харьковчанином, посещал всевозможные литературные вечера и театральные просмотры да и вообще в художественном мире плавал, как рыба в воде.

«Чудак ты, Горбенко, — сказал он мне как-то. — Разве в наше время кто-нибудь так рисует, как ты? Это же не искусство!»

Я хватался за каждое его слово как за спасательный круг. Все, что он говорил, было для меня открытием. Даже обидные преувеличения в его оценках я не воспринял как унижение. Он был прав — педагоги мной совершенно не интересовались, в классах ко мне почти никогда не подходили, и Ким мне даже объяснил — почему. Педагог, мол, всегда хватается за ученика перспективного. А я просто какой-то пережиток, анахронизм. Ясно, что никто из учителей не возлагает на меня никаких надежд, а помогать нужно тем, из кого может выйти настоящий художник!

«Поэтому и стипендию не получаешь, чудак! — сочувственно объяснил мне Ким. — Не может государство тратить деньги на тех, кто повторяет академических ретроградов!»

Понемногу я начинал понимать, в чем дело, и впал в полное уныние. Я уверен был, что никогда не смогу переломить себя и рисовать так, как все. Лежал до утра с раскрытыми глазами на своей кровати в общежитии и не знал, как быть… Ребята потихоньку подрабатывали, вместе со стипендией это давало им возможность неплохо жить и прилично одеться. А у меня порвались сапоги, единственные штаны уже дышали на ладан. Надвигалась зима, а у меня не было пальто… Из дома передавали то несколько буханок хлеба, то пшена торбочку, то кусок сала… Иногда мама клала в посылочку три рубля — вот и все. Я стыдился писать родителям, что не получаю стипендию. Приходилось перебиваться с луковички на чеснок, потуже подтягивая поясок…

Нет, так дальше продолжаться не могло. И я решил бросить учебу. Дескать, еще не поздно заняться чем-то более простым и стать на верную дорогу. Больно, конечно, но что поделаешь, художник из тебя не вышел!

Утром я сказал хлопцам, что заболел и не пойду на лекцию. А когда все разошлись, сел писать заявление в дирекцию с просьбой вернуть мне документы, поскольку из-за болезни матери должен возвратиться в село. Я был так взволнован, настолько увлечен трагическим содержанием своего заявления, что даже не услышал, когда кто-то вошел в комнату и остановился позади меня.

«Твоя мама действительно заболела?» — послышался вдруг голос, и я понял, что это Ким.

«Нет», — ответил я едва слышно.

«А еще комсомолец! — крикнул Ким и выхватил из моих рук заявление. — Оппортунист, а не комсомолец — вот ты кто! Ван Гог голодал, а не бросил рисовать, Рембрандт умер нищим, а не выпустил кисти из рук! — Он порвал заявление на мелкие кусочки и выбросил в форточку. — А я поверил, что ты заболел, ушел с лекции, думал — голодный сидишь!..»

Мне стало стыдно. О Ван Гоге я еще не знал ничего, но что Рембрандт умер в нищете, это я знал. Ну вот, оказался ничтожеством, тряпкой, сентиментальным глупцом… Испугался трудностей, распустил нюни, отступил… И Ким прав: называется комсомолец!

«А я для тебя работу нашел! — сказал Ким, продолжая стоять позади меня. — Не бойся, нечто в твоем стиле. Что-то там нужно разрисовать. Дела на полчаса, а обещают тридцатку! Завтра узнаю, когда ты должен прийти».

Кажется, у меня по щеке покатилась слеза. Я не решился повернуться лицом к Киму, боясь, что он это заметит. В конце концов пришел в себя, резко поднялся, схватил руку Кима и искренне потряс.

«Ты настоящий друг! Спасибо!..»

Вечером я был у него дома. Мать Кима угощала нас чаем с пирожными. Впервые в жизни я ел такие пирожные, видел такую уютную и необыкновенную комнату, завешанную яркими рисунками, каких я еще тоже нигде не видел. Ким показывал мне большие художественные монографии с цветными репродукциями, я жадно присматривался к каждой, и мне казалось, что я впервые раскрыл глаза на мир. Одна меня поразила больше всего — рисунки в ней были выполнены не с помощью мазков, а вроде бы складывались из маленьких пятнышек. Когда же я отдалял рисунок от глаз, точечки сливались, образуя цельное мягкое пятно. Это было чудо, которого я не мог постичь. Точечки были из чистых цветов — желтого, синего, красного, а на расстоянии превращались в нечто голубое, оранжевое, фиолетовое… Ким объяснил мне, что в живописи уже давно существует такое течение — оно называется пуантилизмом. Рисовать нужно пуантами, то есть прикосновениями кисти, и краску не смешивать, а класть натуральные цвета. А смешивается она в глазах у зрителей сама — и не искусственно, как на палитре, а вполне естественно, по законам спектра, так, как человек перемешать не смог бы.


Рекомендуем почитать
Вокруг Чехова. Том 2. Творчество и наследие

В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.


Записки старика

Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.


«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.


Архитектор Сталина: документальная повесть

Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».


Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.