Мост - [72]

— В первую голову надо арестовать советчиков, — предложил Фальшин. — Потом поодиночке аль как согнать сюда рекрутов. Пусть с ними погуторят Медведев и Хаяров. Не пойдут сами в Кузьминовку, тады отправим под конвоем! А мужиков соберем нащет платежей опосля, когда в селе не останется ни одного смутьяна. Призывники-то не новички. Они уже воевали по указу Временного правительства, ружье в руках держали…

— Тебя, Карп Макарыч, не старостой, а губернатором надо бы назначить, — хлопнул Фальшина по плечу офицер.

Тем временем Филька, чугуновский «красногвардеец», а по общему мнению сельчан пустомеля и вертопрах, сбегал в Чулзирму, повидался с Киргури и отправился к Чугуновскому омуту «забросить удочку на сома». Забрасывал он ее и вытаскивал, пока не раздался в лесу троекратный короткий свист. Филька, закинув удочку без насадки, скрылся в чаще…

Утром по-хозяйски застучали в ворота Элим-Челима. Палли не спешил открывать, заглянул в саманный амбар, где спал Киргури.

— Пришли! Сматывайся через заднюю калитку. Не иначе как за тобой, дурная башка!

— Вот до чего ты меня довел, — упрекнул старшего младший, — Если б не ты, мы давно были бы у красных. Все кары боялся А кара-то — она и без того тут как тут!

— Иди, иди, потом сочтемся. Пока спрячься, а там уж как знаешь…

Страх Фальшина перед босоногим улыпом был так велик, что к воротам Элим-Челима он решился подойти лишь под охраной трех карателей. Палли открыл калитку. Фальшин все-таки струхнул, столкнувшись лицом к лицу с Палли, юркнул за спины солдат.

— Аль разбогатели на барской земле? — крикнул он. — Инда днем запираетесь. Позови брательника.

— Брат вчера еще уехал на мельницу!

— Будешь заложником. А за братом пошли да запомни: ежели не явится, не видать тебе ни жены, ни дома.

— Не пужай, мне бояться нечего, я ничего не крал и человека не убил, — съязвил Палли.

Кликнув сноху, он сказал ей что-то по-чувашски, показал рукой в сторону дальней горы, за которой пряталась водяная мельница. Фальшин подосадовал, что так и не научился понимать чувашскую речь. Позавидовал, как всегда, Смолякову.

Палли увели, а дед Ермишкэ стал набивать трубку, приговаривая:

— Не добру это, ай, не добру. Свяжешься с русскими — добра не жди. Это они сделали меня осноязычным.

Старшая сноха до той поры сдерживалась, орудуя ухватом у печи, но, услышав слова свекра, вдруг заголосила на всю улицу. Около дома Элим-Челима стал скапливаться народ.

Рябой Шатра Микки и картавый Кирилэ, как тихие и смирные люди, были отправлены на ту сторону, каждый в сопровождении одного солдата. Возле дома Медведева прохаживался усатый офицер, похлестывая нагайкой по голенищу сапог. Тут же, у каменного амбара, солдаты сторожили двух советчиков. Палли подвели туда же, к амбару.

— Этого взяли вместо скрывшегося брата заложником, — доложил староста офицеру.

— Сам как? Может быть, не такой, как брат? Не лучше ли перетянуть такого медведя на нашу сторону, — спросил офицер, заведя Фальшина за угол.

— Нутро у него красное. Да он еще опаснее брата!

— Ах так. Ну если изнутри красный, покрасим и снаружи.

Офицер приступил к допросу. К нему подтолкнули картавого Кирилэ.

— Ты, козлиная борода, о чем думал, когда пошел в советчики? Отвечай. Что, язык проглотил? Иль не понимаешь по-русски? Ты Советскую власть любишь? Почему согласился быть членом Совета?

— Мой соклась не спайашивал. Я ничава не снай, — наконец пробормотал перепуганный насмерть мужичок.

— Правду говорит? — спросил офицер у старосты.

— Правду, он не бунтовал.

— Ладно. С ним еще потолкуем, его пока — в амбар.

«Отсюда не убежишь, — прикидывал Палли. — Стены каменные, дверь железная, крыша железная, и пол не такой, как в амбаре бабки Хвеклэ».

Следующий советчик — маленький, невзрачный, рябой. Усатый пронзил его взглядом, спросил с издевкой:

— А тебя-то зачем выбрали в Совет, рябая чума? Что, лучше людей не нашли?

— Спроси у народа, я сам себя не выбирал, — неожиданным басом отрезал Микки.

У офицера взвихрились брови.

— О-о, уж не большевик ли ты? Говори прямо: какая власть тебе по душе? Советская, да?

— Чтоб стать большевиком, ума у меня не хватит. А Советская власть — власть народа, не буржуйская.

— Хвалю за прямоту, — осклабился усатый. — И тебя запрем. Но сначала получи… Пока только пять, точно по счету, — и, размеренно выдыхая «раз… два», начал стегать нагайкой по голове смелого сказочника. — Пять! — отчеканил каратель, хлестнув напоследок по изрытому оспой лицу. — Ну как? Больше не будешь, дурак, агитировать за Советы? Что молчишь? Иль добавить пять горячих?

Шатра Микки потер рукой затекающий глаз, а здоровым зыркнул по сторонам. Заметив, что поодаль от амбара собирается народ, вдруг зычно выкрикнул:

— За Советскую власть все двадцать пять стерплю!

— Люблю героев, — скрипнул зубами офицер. — Пусть будет двадцать пять. Жаль, не приготовили сырых прутьев. Придется тебя угощать нагайкой. Спустить штаны и высечь по первому разряду! Если мало будет, добавим еще двадцать пять…

Усатый не взглянул на Палли, а то, быть может, поостерегся бы. Лицо босоногого богатыря побагровело. Солдаты вдвоем схватили Микки и растянули на скамейке, услужливо вынесенной Фальшивым. Засвистели нагайки. Офицер начал было считать, но, взбешенный молчанием жертвы, взревел: