Мост - [6]
И вот в то время как Шаубек, впиваясь взглядом в каждого, пытался обнаружить виновного, завыла сирена.
Воздушная тревога!
— Мы еще продолжим разговор, — прошипел Шаубек и поспешил уйти.
Унтер-офицер Шаубек и алкоголь
Год рождения — 1903, имя — Алоиз. Итак, Алоиз Шаубек. Кадровый военный. Специалист по новобранцам, материальной части, бабам и выпивке. Качеству баб, а тем более выпивки значения не придает. Главное, чтобы побольше, как можно больше. Предел мечтаний — увольнительная с ночевкой.
Что же тогда стряслось с Шаубеком? Как все произошло? Ах, да! Он женился. Скоропостижно. Дней пять знакомства с Китти и… «Душка Китти, сладкая Китти, я буду звать тебя котик, ясно?»
Свадьба военного времени.
Это продолжалось четыре недели. Потом Шаубек не пришел ночевать. Появлялся все реже и реже. Китти вернулась на работу, Шаубек — к выпивкам и бабам. А когда сиживал с приятелями в пивной «Орландо», то изредка посматривал поверх обитой медью стойки на Китти и, случалось, после второй, третьей бутылки говорил:
— Видишь вон ту рыжую за стойкой? Если хочешь знать — это Китти, была, между прочим, моей женой. Уж мы тогда повеселились, ха-ха-ха!
И Шаубек принимался хохотать, шумно, неистово. И снова пил. А когда напивался до чертиков, давал понять, что не чужд изящной словесности.
— Известно ли вам… у госпожи хозяйки был?..
Но это еще не все, что можно сказать об Алоизе Шаубеке. Представление о нем будет неполным, если не упомянуть, что подчиненные у него ходили по струнке. Начальники его не уважали, хотя и отдавали должное его «системе воспитания». Никто столь беспрекословно и с такой готовностью не плюхался в грязь, как тот, кто прошел школу Шаубека.
Войну Шаубек провел в тылу. Иногда он хвастал каким-то ранением, но при этом не раз попадал впросак, если среди слушателей оказывался кто-то из тех, кто знал, как было дело.
— Заткнись, Шаубек, — раздавалось тогда, — не то заработаешь еще одно ранение!
Пострадал Шаубек во время уличной катастрофы. Но Эрнсту Шольтену это не было известно.
Семеро побежали к зениткам. Хорбер едва успел натянуть маскировочный костюм и нахлобучить каску. Подтащили боеприпасы.
Обстрелянный зенитными батареями американский «мустанг» взмыл в вечереющее апрельское небо и поспешил присоединиться к группе штурмовиков. За какой-то миг он на бреющем полете пронесся над казармой и, не причинив ей вреда, дал очередь по зданию казино для офицеров.
Там, потягивая «организованное» где-то красное вино, резались в очко два унтера.
Шаубек рассказывал унтер-офицеру Хейльману о случае в душевой. Хейльман хотел было заметить, что терпеть не может, когда ни с того ни с сего придираются к юнцам. Но тут его взгляд скользнул по потолку.
Унтер Хейльман оцепенел.
Все свершилось с молниеносной быстротой, но он запомнил все. На длинном потолке казино одна за другой появились дырки. Они двигались, как по линейке, прямо на унтера Хейльмана, все ближе и ближе, и тогда Хейльман вдруг рванулся из-за стола и упал на правый бок.
Отлетела штукатурка, раздался грохот, треск… Когда Хейльман поднялся, Шаубек висел в странной позе, скрюченный, цепляясь за край стола, весь в алых брызгах. Красное вино и кровь.
В широко раскрытых глазах — удивление.
Руки сжаты в кулаки.
«Команда» в полном составе явилась в казарму с опозданием. Пришел лейтенант Фрелих. Хорбер отрапортовал, и тогда Фрелих, прислонившись к ближайшему шкафу, сказал им следующее:
— Ребята! Шаубек убит. Американцы в тридцати километрах отсюда. Дело идет к концу. Мне кажется, вам лучше всего разойтись по домам. И поскорее! Я не могу, не должен вам приказывать. Но часовой у западных ворот оповещен. Он вас пропустит.
Так говорил Фрелих. Он долго и пристально смотрел на каждого из них, так что им даже стало не по себе. Затем сказал такое, чего никто не слышал от него до сих пор:
— Проклятая, грязная война!
Это прозвучало, словно всхлип, какой вырывается порой, когда мучительно сдерживаешь рыдание. Потом круто повернулся и вышел из комнаты. За два часа до тревоги он узнал, что русские начисто уничтожили немецкое подразделение, в котором вот уже три месяца, служил его сын.
Всю свою любовь семеро мальчиков отдали лейтенанту Фрелиху. Если не считать унтера Хейльмана, только он в казарме возился с ребятами и не донимал их муштрой. В огромной казарме эти семь юношей совершенно затерялись. Они были последней данью, которую маленький город заплатил войне.
В середине апреля их прямо из школы забрали в фольксштурм, обрядили в защитную форму и каждому вручили новенький карабин «К-98». Принял их тогда Шаубек.
— Черт возьми! Что это еще за слабосильная команда?
Но затем оживился:
— Впрочем, конца войне пока не видно, так что из вас еще можно будет сделать людей, сопляки!
С тех пор семерку и стали звать «командой». Прозвище так к ним прилипло, что им нередко пользовались даже в служебном обиходе.
В последние дни войны в казарме царили страшнейший хаос и неразбериха. Шаубек только и делал, что вдалбливал «команде» основы воинской премудрости. И лишь лейтенант Фрелих и унтер-офицер Хейльман всерьез думали о них. Фрелих подолгу беседовал с каждым, расспрашивал о родных и доме. Хейльман ограничивался неясными, мрачными, как бы мимоходом брошенными, но всегда благожелательными предсказаниями и советами:
