Мост через бухту Золотой Рог - [58]

— Ребятки, я понимаю, что вы играете, но не могли бы вы все-таки оставить наше постельное белье в покое?

Сын попытался закрыть плотно дверь, за которой стояла его мать и кричала:

— Сынок! Ну не могу же я каждый день перестирывать все белье! Смотри, свет опять отключили, и неизвестно, когда дадут. В машине лежат другие вещи, которые тоже нужно стирать.

Сын крикнул ей через дверь:

— Мама! Мы же не пачкаем ничего. Сложим все, как было, и можно пользоваться.

Когда Хюсейн вместе с девушкой с низким голосом складывали простыни, он сказал:

— Нашей подруге нужен врач, она беременна.

Девушка взялась вместе с Хюсейном за концы очередной простыни и, растянув ее, сказала:

— Я знаю одного врача. Позвоню ему сегодня. Он делает это, конечно, нелегально. Зато хорошо.

Когда они сложили простыню пополам, Хюсейн сказал:

— Только у нее нет денег.

Теперь осталось сложить простыню вчетверо. Девушка отдала простыню Хюсейну, взяла свою сумку, достала шестьсот лир и вручила их мне. Она сказала:

— Отдашь врачу. И ничего не бойся. Это не страшно. Как будто палец себе порезала.

Я поехала домой. У пристани стояли продавцы газет, вытянувшись в ряд и все как один размахивая свежими листками.

— Убит Че Гевара! Убит Че Гевара! — кричали они на все лады.

Мертвый Че Гевара лежал на деревянном помосте, рядом с ним три солдата, три молодых человека, и полицейский. Все без галстуков, а мертвый Че Гевара выглядел так, будто он специально смотрел в камеру. Люди толпились вокруг продавцов, покупали газеты и, не веря тому, что было написано у них, заглядывали к соседям в надежде, что в другой газете будет написано что-то другое. Они забыли про пароход и про то, что им нужно ехать. Пароход подавал сигналы и в результате отчалил почти без пассажиров.

Через два дня Хюсейн отвел меня к врачу. Врач сделал мне аборт в свой обеденный перерыв, помогала ему медсестра. Он сказал Хюсейну:

— Сегодня ей нужно есть мясо, и желательно соли побольше.

Когда мы с Хюсейном шли через мост, я не могла понять, это мост качается или я. Хюсейн проводил меня до пристани и сказал:

— Через два дня встретимся здесь в девять часов. Я отведу тебя в театральное училище. Там преподают лучшие педагоги.

На пароходе лица у всех опять были скрыты газетами. Я прочитала заголовки: «Америка отправляет еще 10 000 солдат во Вьетнам», «Доктор Барнард провел третью операцию по пересадке сердца». Я пошла в туалет. За столом возле туалета сидели двое мужчин из обслуживающего персонала. Один из них читал другому вслух новости из газеты «Джумхуриет», потому что тот, видимо, не умел читать. Он читал по складам, как плохой первоклассник. В туалете мне был слышен его голос:

— «Де-пу-тат ту-рец-кой ра-бо-чей пар-тии Че — тин Ал-тан был из-бит в пар-ла-мен-те пред-ста — ви-те-лем пра-вых. Кто-то из пра-вых крик-нул Че — тину Алтану: „Ты ком-му-нист, и брат твой на-вер — ня-ка тоже ком-му-нист". Четин Алтан по-лу-чил трав-му го-ло-вы. Не обра-гца-я вни-ма-ния на силь-ное кро-во-те-че-ние, он ска-зал: „Мы не ком — му-нис-ты, не боль-ше-ви-ки, мы со-циа-лис-ты».

Когда я вернулась домой, я сказала маме:

— У меня месячные начались.

Она дала мне две таблетки аспирина, я выбросила их в унитаз и посмотрела на себя в зеркало.

Два дня спустя я, задолго до того как птица Мемиш начала распевать свои песни, отправилась на европейскую сторону. Хюсейн ждал на пристани и курил. Директором театрального училища был знаменитый актер и режиссер Мемет. Он учился в Америке, на студии «Актор», у Марлона Брандо. Я любила Марлона Брандо. Мемет сидел за столом напротив меня и молчал, он молчал минут пять — шесть и смотрел мне в глаза. Потом он довольно сердито спросил меня:

— Почему вы хотите стать актрисой?

— Я хочу жить поэтически. Я хочу пробудить мой разум от пассивного прозябания.

— Других причин нет?

— Есть. Я люблю кино. Потому что в кино ты можешь увидеть за полтора часа историю без пробелов. Это так чудесно — сидеть в темном зале и плакать и смеяться. Я хочу пробуждать чувства у зрителей.

Мемет дал мне книгу, «Гамлет» Шекспира, и сказал:

— Прочтите.

Когда я читала, он встал, подошел ко мне сзади и закрыл мне глаза руками.

— Быстро скажите, что на мне надето? Какого цвета у меня рубашка? А волосы? Как зачесаны — направо или налево? У меня есть часы на руке? Скажите, что лежит на столе.

С закрытыми глазами я перечислила ему, что видела.

— Изобразите мне ваших родителей, отца или мать.

Я показала, как отец курит. Мемет сказал:

— Первое, что необходимо для того, чтобы стать артистом, это умение подражать. Отца и мать передать легко, потому что мы их знаем. Но нужно уметь представить любого, а это получается только тогда, когда мы умеем наблюдать и при этом выделять существенное. Приходите в понедельник к девяти часам на первое занятие и прочитайте до того три пьесы.

Выйдя на улицу, я взвалила Хюсейна на спину и потащила его на себе. Хюсейн, сидя у меня на закорках, спросил:

— А ты знаешь, что первыми актрисами в Стамбуле были армянки? Потом уже появилось несколько турецких женщин, которые рискнули выйти на сцену. Газеты тогда писали: «На сцене снова бесстыдницы без панталон». Сам начальник полиции пришел в театр и сказал актрисам: «Не выступайте, пожалуйста, без панталон». Иногда их вызывали в префектуру и спрашивали: «Вы носите панталоны?» Они отвечали: «Да, носим», и тогда их отпускали.