Мост. Боль. Дверь - [92]

Одна девушка, наиболее тусклая, посмотрела на часы и встала.

Уходя, сказала подруге:

— Будь.

— Буду, — подруга кивнула.

«Быть как природа, — подумал Петров. — Как грибы опята. Они будут. Они грядут. Нет, почему грядут — они есть всегда». Кто такие «они», Петров представлял плохо, но настроение его испортилось.

— Что с вами? — спросила оставшаяся девушка. — Такой жизнерадостный — и вдруг… Попробуйте мысленно закрутить вокруг себя прозрачную сферу. Пусть покрутится. На это уйдет часть вашей психической энергии, на это же переключится и ваша досада. И снова все станет о'кэй. — Девушка встала и, мило улыбнувшись ему, ушла.

«Ишь как насобачились, — подумал Петров. — А может, она права? Наверное, права. Конечно права». И он начал закручивать вокруг себя сферу. Не получилось… Не получилось… Потом что-то замелькало вокруг него синей прозрачной спиралью. «Сфера», — догадался Петров.

Петрову хотелось дать Косте свою работу, всю тысячу страниц, в дар. Даже спасибо сказать. С другой стороны, было жаль. Петров почувствовал в себе силы завершить ее.

— О'кэй, — сказал Петров.

Придя домой, Петров уселся в кухне перед телевизором. Включил передачу «Сельский час», посмотрел разнообразные поливальные установки, культиваторы и доильные аппараты, у которых вакуум-стакан меняет диаметр в зависимости от сосца. Послушал певицу Стрельченко и углубился в мысли о том, как бы так устроить, чтобы Пучков Костя выбрал для диссертации другую тему. Что-то в рассуждениях Кости пугало Петрова. Мнились ему факельные шествия детей. Неразумные выкрики. Детский авангардизм. И ликование над легким тельцем сельского воробья — страшного врага зерновых культур и фруктовых садов.

Петров зачислил Костю в меднокрылую фалангу ангелов-битюгов, которые, чтобы взлететь, должны искрошить копытом жемчуга и алмазы охраняемых истин. Он, конечно, максималист.

Он горяч — инфарктоопасен. Надо бы ему другую идею какую-нибудь. Не такую оригинальную…

— А именно? А именно? — пел вполголоса Петров.

Он уставился на экран телевизора и вроде увидел, вроде там написалось: «Телевизионный мир как основная реальность, формирующая психоструктуру ребенка и нормы его поведения».

— Во-первых, по профилю, — прошептал Петров. — Феномен! Во-вторых, в духе времени. В-третьих, интересно, потому что факт.

Он принялся мысленно убеждать Костю:

«Представляешь, ребенок видит по телевизору зайца. Сначала мультипликационного в „Ну, погоди!“. Затем настоящего „В мире животных“. У него и настоящий заяц такой же примерный негодяй и так же неистребим. Но, что важнее, живой заяц, коли ребенок с ним столкнется, не вызовет в его душе чувства оторопи, восторга и ликования, поскольку он уже видел всяческих зайцев, пожирая оладьи. И сорвавшийся со скалы человек вызовет у него слюну и память о шоколадке, поскольку он шоколадку лизал, глядя по телевизору на умирающего среди скал человека. И поруганная природа и страдания других людей оказываются какими-то ирреальными, существующими вне его представлений о главном. Таким образом, психоструктура ребенка слагается из лжи: из ложных условных рефлексов, ложных побудительных мотивов, ложных чувств и сочувствий. А потребность сострадать ближнему, наличествующая как видовой инстинкт, сводится к нулю. В итоге мы имеем закрепленного на веки вечные эгоцентриста. А он, дуся, хочет получить рай на земле, даже не вникая в то, что рай на земле бессмыслен. В итоге мы имеем трагедию инфантилизации человечества…»

— Понимаешь, — горячился Петров, то присаживаясь к телевизору, то снова принимаясь ходить по кухне. — Тут есть над чем думать. Тут можно вскрыть. Тут, Костя, феномен. Парадокс…

Далее Петров увидел себя в черной мантии Лондонского Королевского общества естествоиспытателей и королеву Елизавету Вторую в атласе цвета фрез. Между ними был стол, одетый в лунного блеска скатерть. И на скатерти столовое серебро. Пахло трепещущими духами с сильной цветочной нотой.

Королева, поигрывая фруктовым ножичком, спрашивала:

— Скажите, Александр Иванович, чтобы стать таким умным, как вы, нужен аутотренинг, или это святое?

— Святое, — отвечал Петров. — И нужна свобода.

Королева скорбно качала прической.

— А ведь жажда свободы направлена против культуры. — Лицом королева напоминала Зину.

Петров с мудростью человека, который только что все ей простил, ей отвечал:

— Не смешите, ваше величество. Культура и свобода — синонимы.

И королева ему отвечала:

— Не смотрите на меня так — все женщины на одно лицо. Эта библейская истина восходит к Сократу, а может, и далее — в изначальное прошлое. Все они губительницы царей.

Софья стояла над ним.

— Шел бы спать на диван. Интересно знать, какую ты песню пел во сне?

— Военную, — строго сказал Петров. — Во сне я пою военные песни. — Петров увидел — лежит на столе телеграмма. Спросил: — От кого?

— От Плошкина, — сказала Софья. Села по другую сторону стола, положила на стол руки, отяжеленные кольцами, и уставилась в телевизор.

Плошкин появился у них спустя год, как они поженились.

Петров пришел из университета и еще в прихожей уловил запах тревоги. В кухне мама, тетя и Плошкин пили чай.