Москвест - [34]

— Здоров будь, Александр Дмитриевич! — радушно произнес один из славян.

— И вы будьте, — сухо ответил Остей, — Симеон Дмитриевич и Василий Дмитриевич.

«Князья тоже, — сообразил Мишка. — Братья, что ли?»

Симеон и Василий, действительно, немного походили друг на друга. Только Симеон был живее, а Василий смотрел хмуро и почти неподвижно.

— Чего надобно? — так же сухо продолжил Остей.

— Эх, — вздохнул Симеон, — воин ты добрый, а вот с послами говорить не умеешь.

— А вы послы? — уточнил Остей, и в голосе его просквозило презрение.

— Да как сказать, — весело развел руками Симеон. — Когда послы, а когда заложники…

— Ты дело говори! — буркнул Василий.

— Да, мы чего пришли, — Симеон вел себя явно не по протоколу, и Остея это злило. — Дмитрия Иоанновича точно в городе нету?

— Нету, — отрезал Остей.

— А сестры нашей? — неожиданно тревожно поинтересовался Василий.

— Великая княгиня, — максимально официально ответил Остей, — с младенцем уехала из города еще тыждень… неделю тому.

Братья-князья переглянулись, кажется, с облегчением. Мишка удивился еще больше: «Так они братья жены московского князя? И помогают Москву захватить? Как тут все запутанно…»

— Великий хан Орды, — наконец перешел на официальный тон и Симеон, — пришел сюда искать князя Дмитрия…

— Великий князь Дмитрий Иоаннович, — с нажимом поправил Остей, — не в столице.

— Мы видим, — миролюбиво улыбнулся Симеон, — и потому великий хан предлагает вам открыть ворота и вынести поклонный дар. К чему дальнейшее кровопролитие?

— Ни к чему, — согласился Остей. — Так что великий хан может просто уйти. Безо всяких даров.

Наверное, с минуту посланники и Остей буравили друг друга взглядом.

— Ладно, — Симеон снова перешел на доверительный тон, — стены у города крепкие, пушки, опять же. Взять его не получится…

Остей с вызовом кивнул.

— Но уйти просто так великий хан не может. Это позор, а он позора не любит, знаешь ведь.

Остей снова кивнул, но уже неохотно.

— Значит, пойдет окрестные веси и городки разорять. У тебя сколько беженцев? Ну так можешь им передать, что возвращаться им будет некуда. Все пожгут. Кто остался — в полон заберут.

Остей покраснел и закусил губу. Мишка снова ощутил, что князь — совсем еще пацан. Оборону города он организовать может, а вот переговоры вести — не очень. Мишка покосился на Носа. Тот с выражением страдания жевал бороду. Ему явно было что подсказать князю, но он не мог влезть в разговор.

— Ничего, — наконец через силу произнес Остей, — отстроятся. Не впервой.

— Ясно, — грустно сказал Симеон.

— Да что с ним говорить, — зло усмехнулся Василий, — его Литву небось не тронут.

Это так задело Остея за живое, что он вскочил:

— Я князь русский! Я за Москву живот положу!

— Ага, — по лицу Василия было видно, что он не прочь сплюнуть, но в парадной зале неудобно, — положишь… За стенами сидючи. А людишки русские без домов да хозяйств точно положат… Пошли, брат, видно, кроме нас с тобой, тут больше некому за русских людей печалиться…

Князья уже собрались развернуться и уйти (даже не кивнув на прощание), когда Остей сдался:

— Ладно… Клятву дадите?

Симеон разулыбался:

— Конечно!

— Неси икону! — потребовал Василий…

…Процессию к татарам Остей, как и все прочее, организовывал лично. И Мишке на сей раз места возле князя не нашлось. Это было обидно.

Нос подошел и положил ему руку на плечо:

— Можа, оно так и надо… Остею чего? Он князь, князей на войне не забивают… Поди пока погуляй…

Мишка пошел, хотя и не понял, к чему Нос заговорил про убийство.

* * *

Все познается в сравнении! Теперь Маша это знала точно. Потому что прекрасно выспалась на мешке, под вопли нападавших и обороняющихся, в осажденном татарами Кремле. По сравнению с их жизнью в Бабьем городке, здесь было тихо, надежно и спокойно.

Маша отправилась искать своих боевых подруг, но все разбежались кто куда, даже Клаша. Видимо, отправились узнавать новости и разведывать обстановку.

Жизнь в Кремле била ключом. Самое большое оживление царило на стенах города, но Маша уже так навоевалась, что даже подходить туда ей не хотелось. В центре крепости было поспокойнее, тут готовили еду, перевязывали раненых и точили оружие, обеспечивая тыл тем, кто стоял на передовой.

От нечего делать наматывая круги по городу, Маша в очередной раз вышла на Соборную площадь. Побродила вокруг Успенского собора, зашла внутрь. Ее внимание сразу привлек тихий старичок, забившийся в угол. «Что же он делает?» — удивилась Маша и ускорила шаг, чтобы проверить. Да, действительно, старичок что-то медленно и вдумчиво писал на большом листе толстой бумаги.

— Ой, вы грамоту знаете? — обрадовалась Маша. Было чему радоваться, это был первый грамотный человек, встреченный ею за двести лет!

— Обучен, обучен, — прошептал старик. — Неужто и ты тоже? Можешь прочесть?

Маша попыталась, но буквы были незнакомые, да и почерк, мягко говоря, сложный.

— Нет, не могу, — расстроилась она.

— Ну ничего, ничего, — сказал старик. — Научишься еще, я тоже не сразу смог.

— А что вы пишете? — полюбопытствовала девочка.

— Летопись, — ответил старик. — Должен же кто-то записывать, что происходит. Чтоб не забыть, чтоб не путать потом, что и когда было…