Москва за океаном - [60]
Биларди ехали в Россию из последних сил.
После трех выкидышей, после диагноза "бесплодие", после неудачной американской попытки усыновления, когда одни жулики их жестоко "кинули", надежда на счастье была слабая. Жизнь не удалась, это было ясно, и родственники пытались их утешить: да забудьте вы про это, выбросьте детей из головы, просто живите в свое удовольствие, развлекайтесь, путешествуйте, тратьте деньги — чего еще надо. Но им почему-то показалось, что Россия их спасет. Вся их надежда была на Россию.
Путешествие в далекую страшную Россию, в жуткую криминальную Москву — это американский подвиг. Иностранные провинциалы, которые даже перед поездкой в Нью-Йорк прощаются с семьей как будто навсегда, чувствуют себя отчасти камикадзе. Но Пэт не такая, чтоб испугаться чужой страны, потому что она природная авантюристка. Когда в детстве ее пугали, что вот сейчас придут цыгане (когда-то они точно кочевали по американскому Подмосковью, и об их приближении законопослушное оседлое население заблаговременно предупреждалось по радио) и заберут ее, у нее загорались глаза:
— О'кей! Я готова! Ну где же они?
Но все-таки — чужая страна с экзотическими обычаями…
В Москве Биларди много чего понравилось. Например, Храм Христа Спасителя, Кремль и грузинская еда.
А еще:
— Помнишь (это она Ларри. — Прим. авт.) того мальчика, возле Кремля? Ему лет пять, наверное, он сидел на маленькой скамеечке и играл на маленькой гармошечке. Он играл anniversary waltz. Ему бросали купюры в футляр от гармошки…
— Это что за вальс такой? Ну-ка, насвисти мне, — встрял я в лирическое воспоминание.
Пэт стала напевать:
— See (пауза) how we dance (пауза) ta-ta-ta (пауза) ta-ta-ta, — и это оказались — разумеется, вы уже сами узнали — "На сопках Манчжурии". — Мальчику много бросали денег. А рядом играл старик, и ему не бросали.
Пока Биларди стояли, слушая, как мальчик играет на гармошке, и говорили друг другу, что все будет хорошо, что жизнь у малыша наверняка удастся, да и деду тоже накидают денег, — возле них остановилась компания школьников. Дети возбужденно шептались. Потом от компании отошла самая смелая девочка — ей было лет двенадцать, подошла и спросила:
— Excuse me, what time is it?
Ларри, сверившись со Спасской башней, сказал. Девочка вернулась к своим, и дети захохотали. Вот она, встреча на Эльбе! Знай наших. Были, значит, в Москве, встретили там американцев, поболтали с ними по-английски, разумеется, и хоть бы что, а?
Еще Пэт и Ларри понравились пирожки, которые продаются на улицах, и женщины, торгующие ими:
— Они такие добрые, даже улыбаются — это в России-то! Не то что дамы в русских офисах.
— Каких офисах?
— Ну, это московское отделение одного русского банка. У нас тут записано название, адрес и даже фамилия менеджера, но мы вовсе не хотим, чтоб девушка потеряла работу. Однако нам кажется, что банк должен лучше тренировать персонал. Поэтому название мы не будем разглашать — скажем только, что оно начинается на букву "М". Ларри настаивает на этом, несмотря на то что у него почти случился инфаркт.
Так вот, пришли они в банк снять наличные со своей кредитки. А из всех их карточек только одна признается в России. Эту самую их единственную карточку и взяла в руки девушка в М-банке. И сразу заметила на пластике маленькую трещинку, которая никогда ничему не мешала. Но бдительная девушка стала эту трещинку ковырять… Потом она еще поцарапала ногтем Ларрину подпись. Биларди пытались остановить девушку.
— Вы можете позвонить в наш банк! По бесплатному телефону, и вам скажут, что у нас там полно денег. Сейчас, сейчас я дам вам номер… — волновался Ларри.
— Я и без вас знаю номер! — строго кричала ему девушка. — Но звонить не буду.
И еще она им крикнула, чтоб ей не мешали работать. Продолжая так свою работу, она увеличила разлом с приблизительно 0,1 дюйма до почти целого дюйма, а подпись своим верным ногтем содрала до неузнаваемости.
— Ваша карточка — негодная, — объявила им девушка, заканчивая разговор…
Так Биларди в страшной загранице остались без средств к существованию… К тому же и погода была мерзкая. Шел дождь. И они пошли пешком, без зонта в свое посольство, от Охотного ряда до Новинского бульвара… Разве страшно промокнуть, если впереди — призрак голодной смерти?
И они прорвались, вышли к своим!
Но испытания на том не кончились.
Биларди долго стояли у окошка, но клерк не обращал на них внимания, а когда они деликатно кашлянули, он расстроился и сказал им злобно, что у него закрыто и пусть они придут завтра.
— Да ладно врать! Это ж ваше посольство, а не наше, — сомневаюсь я.
— Но там столько русских работает!
— А-а. Ну и вы что?
— И тогда я… — начала Пэт. — Смотри внимательно, тут надо видеть, какое я сделала лицо!
Я, конечно, посмотрел. Она сделала вот что: усилием воли убрала с лица улыбку, расслабила, до отвисания, мускулы щек, выдвинула вперед нижнюю челюсть, а также расслабила мышцы, которые двигают кожу на лбу, отчего брови опустились и сделали глаза нелюбопытными, маленькими и узкими, наклонила голову и приблизилась ко мне — как будто я и был тот посольский халявщик, продавшийся американскому империализму. Глаза ее не выражали ничего доброго и на будущее ничего хорошего не обещали тоже.
Два циничных алкоголика, два бабника, два матерщинника, два лимитчика – хохол и немец – планомерно и упорно глумятся над русским народом, над его историей – древнейшей, новейшей и будущей…Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека – хохол и немец – устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились – и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
Эта книга — рвотное средство, в самом хорошем, медицинском значении этого слова. А то, что Кох-Свинаренко разыскали его в каждой точке (где были) земного шара, — никакой не космополитизм, а патриотизм самой высшей пробы. В том смысле, что не только наша Родина — полное говно, но и все чужие Родины тоже. Хотя наша все-таки — самая вонючая.И если вам после прочтения четвертого «Ящика» так не покажется, значит, вы давно не перечитывали первый. А между первой и второй — перерывчик небольшой. И так далее... Клоню к тому, что перед вами самая настоящая настольная книга.И еще, книгу эту обязательно надо прочесть детям.
Одну книжку на двоих пишут самый неформатно-колоритный бизнесмен России Альфред Кох и самый неформатно-колоритный журналист Игорь Свинаренко.Кох был министром и вице-премьером, прославился книжкой про приватизацию — скандал назывался «Дело писателей», потом боями за медиа-активы и прочее, прочее. Игорь Свинаренко служил журналистом на Украине, в России и Америке, возглавлял даже глянцевый журнал «Домовой», издал уйму книг, признавался репортером года и прочее. О времени и о себе, о вчера и сегодня — Альфред Кох и Игорь Свинаренко.
Выпьем с горя. Где же ящик? В России редко пьют на радостях. Даже, как видите, молодой Пушкин, имевший прекрасные виды на будущее, талант и имение, сидя в этом имении, пил с любимой няней именно с горя. Так что имеющий украинские корни журналист Игорь Свинаренко (кликуха Свин, он же Хохол) и дитя двух культур, сумрачного германского гения и рискового русского «авося» (вот она, энергетика русского бизнеса!), знаменитый реформатор чаадаевского толка А.Р. Кох (попросту Алик) не стали исключением. Они допили пятнадцатую бутылку из ящика водки, который оказался для них ящиком (ларчиком, кейсом, барсеткой, кубышкой) Пандоры.
Широко известный в узких кругах репортер Свинаренко написал книжку о приключениях и любовных похождениях своего друга. Который пожелал остаться неизвестным, скрывшись под псевдонимом Егор Севастопольский.Книжка совершенно правдивая, как ни трудно в это поверить. Там полно драк, путешествий по планете, смертельного риска, поэзии, секса и – как ни странно – большой и чистой любви, которая, как многие привыкли думать, встречается только в дамских романах. Ан нет!Оказывается, и простой русский мужик умеет любить, причем так возвышенно, как бабам и не снилось.Читайте! Вы узнаете из этой книги много нового о жизни.
Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека — хохол и немец — устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились — и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…