Москва в очерках 40-х годов XIX века - [2]

Таких домишек в Москве сороковых годов было неисчислимое множество, немало их и теперь; они-то и способствуют ее обширности и особенно ее своеобразию.

Эти домишки, по словам Белинского, попадались сплошь да рядом даже на лучших улицах Москвы, между лучшими домами, так же как хорошие (т.е. каменные в два и три этажа) попадались в самых отдаленных и плохих улицах между такими домишками.

В этом отношении Москва представляет из себя нечто единственное в своем роде, и не только в России, но и в Европе вы не найдете похожего на нее, хотя бы только с внешней стороны, города.

И недаром из Европы приезжают любоваться к нам не Петербургом, а именно Москвой.

Главной улицы в Москве нет и никогда не было.

Есть лишь улицы более оживленные, артерии уличной жизни или – по выражению Вистенгофа, «народной деятельности».

Среди них особенно выдающимися в сороковые годы прошлого столетия считались: Тверская – потому, что на ней находился дом московского военного генерал-губернатора; Кузнецкий мост – потому, что это место модных лавок и «косметиков», а также и встречи представителей тогдашнего beau monde’а, где, по замечанию Грибоедова, можно купить слишком многое; Ильинка – потому, что на ней Гостиный двор и Биржа, а следовательно, центр торгово-промышленной жизни.

Вот как описывает Тверскую Белинский: это «кривая и узкая, по горе тянущаяся улица, с небольшою площадкой с одной стороны»; «самый огромный и самый красивый дом» в другой столице являлся бы «весьма скромным со стороны огромности и изящества домом»; «один дом выбежал на несколько шагов на улицу, как будто для того, чтобы посмотреть, что делается на ней, а другой отбежал на несколько шагов назад, как будто из спеси или из скромности, – смотря по наружности; между двумя довольно большими каменными домами скромно и уютно поместился ветхий деревянный домишко и, прислонившись боковыми стенами, стоймя к стенам соседних домов, – кажется, не нарадуется тому, что они не дают ему упасть и, сверх того, защищают его от холода и дождя; подле великолепного модного магазина лепится себе крохотная табачная лавочка, или грязная харчевня, или таковая же пивная». И чувствуется, что «в странном гротеске этой улицы есть своя красота».

Лучшие гостиницы для приезжающих, магазины, кондитерская лавки помещались на Тверской.

Упоминая о множестве красиво отстроенных домов, сооруженных на этой улице, современник не мог не упомянуть о доме военного генерал-губернатора, который в свое время составлял предмет удивления всех, не исключая и приезжих, видавших виды, иностранцев.

На Кузнецком мосту вновь водворились изгнанные во время Отечественной войны иностранцы и вовсю стали торговать модным товаром до драгоценных «косметиков» включительно. Уцелев от пожара, Кузнецкий мост не мог предоставить места для новых построек, но все же на нем вновь выстроена галерея князя Голицына, приютившая под своими сводами ряд лавок и магазинов.

На нем «все то же, за исключением деревянных домишек»; дома каменные с модными магазинами до того миниатюрны, что не свыкшемуся с Москвой жителю другого крупного города, вроде Петербурга, поневоле являлась мысль, «не попал ли он, – Новый Гулливер – в царство Лиллипутов».

С утра до поздней ночи Кузнецкий мост тех времен был запружен экипажами и пешеходами. Это все – «преимущественно один очень чисто одетый народ, потому что московский простолюдин, не имея надобности ни в чем, что продается на Кузнецком мосту, проходит его разве по крайней необходимости».

А продавалось там очень многое – во всяком случае, не меньше, чем теперь.

Лучшее украшение Москвы – круг опоясывающих ее бульваров – вызывал удивление ее посетителей. Обозреватель, «то спускаясь под гору, то подымаясь в гору, видел со всех сторон амфитеатры крыш, перемешанных с зеленью садов: будь при этом вместо церквей минареты, он счел бы себя перенесенным в какой-нибудь восточный город, о котором читал в Шехеразаде.

И, – по заверению Белинского, – это зрелище понравилось бы ему, и он по крайней мере в продолжение весны и лета охотно не стал бы искать столицы и города там, где, в замен этого, есть также живописные ландшафты…»

Многие улицы в Москве состояли преимущественно из «господских домов». Таковы были Тверская, Арбатская, Поварская, Никитская, обе линии по сторонам Тверского и Никитского бульваров.

Вследствие незначительного количества высоких домов с целого ряда холмов, на которых построена Москва, можно было любоваться прекрасными видами, особенно же редкое зрелище открывалось с Воробьевых гор, откуда Москва видна как на ладони.

Вот, как Вистенгоф описывает впечатление, производимое на зрителя, обозревающего вид всей Москвы с Воробьевых гор.

«Москвичи привыкли уже к этим картинам; но для человека, который видит их в первый раз или редко, они доставляют невыразимое наслаждение: взор ваш теряется в громаде огромных зданий, перемешанных с маленькими домиками, над которыми попеременно возвышаются золотые главы соборов и монастырей и высокие шпицы древних московских башен, этих безмолвных свидетелей вековых событий, пронесшихся над славным городом, который, не раз разрушенный коварным мечом врагов, но охраняемый десницею Провидения, всегда с новым блеском восставал из своего пепла и наконец, опустошенный страшным пожаром славного 1812 года, преданный огню и истреблению собственною рукою своих граждан, не хотевших, чтобы любовался им гордый завоеватель, снова роскошно цветет теперь довольный, прекрасный, обновленный щедротами Александра и украшенный Державного волею благопромыслительного Николая?»