Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики - [42]

В основе этой отчужденности, царившей в отношениях между Германией и другими странами, лежала дефектная государственная политика западных держав, проводившаяся ими на протяжении всего периода между двумя мировыми войнами. А разочарование, вызванное Лигой Наций, усилило чувство крушения планов и надежд, символом которого стала трагедия Штреземана. И это также способствовало росту влияния национал-социализма.

Я уже готовился в июне покинуть Берлин и отправиться на обычную сессию Совета Лиги Наций, когда получил известие, что мой отец смертельно болен. Я поспешил в Гродитцберг, однако отец уже был без сознания и через сутки скончался. Он завещал мне имение Гродитцберг и назначил меня своим душеприказчиком. Таким образом, на долгие последующие годы дополнительное бремя легло на мои плечи.

Вернувшись в Берлин, я возобновил свою официальную работу. В августе граф Ранцау приехал в отпуск. Он неважно себя чувствовал и спустя несколько недель, 8 сентября 1928 года, скончался от ангины. Потребовалось несколько месяцев, чтобы назначить его преемника, поскольку президент Гинденбург отклонил кандидата, представленного ему Штреземаном, а тот отклонил кандидатуру Гинденбурга. Наконец обе стороны, истощенные борьбой, просеяли всех кандидатов в поисках компромисса. Компромиссом стало согласие сторон назначить на вакантный пост меня, и в последний день ноября 1928 года я был направлен послом в Москву.

После нескольких многотрудных недель, прощальных обедов и устройства личных и официальных дел, 6 января 1929 года мы с женой отправились к новому месту моей службы.

Глава 3.

Посол в Москве

Россия в 1929 году

Когда мы прибыли на пограничную станцию Негорелое, где начиналась более широкая железнодорожная колея, нам пришлось пересесть в поезд, который предоставило в наше распоряжение советское правительство. Он оказался со специальным вагоном, принадлежавшим главнокомандующему российскими армиями времен Первой мировой войны великому князю Николаю Николаевичу. В гостиной вагона можно было спустить с потолка огромную карту, на которой были отмечены линии фронта обеих армий.

После прибытия в Москву я действовал быстро и в соответствии с тщательно разработанным планом. Сначала встретился с Литвиновым, а затем поехал в Кремль, чтобы вручить свои верительные грамоты Калинину доброжелательному старику в очках и с острой бородкой, похожему на сельского школьного учителя. Протокол был довольно неформальным, несмотря на присутствие фоторепортеров, которые толпились вокруг. Вспышки их камер обстреливали нас с разных сторон, так что старик Калинин запнулся и извиняющимся голосом спросил меня: "В Германии такие же наглые газетчики?"

Когда в беседе мы коснулись стран Балтии и Ревеля, Калинин задумчиво заметил: "Да, я знаю Ревель. Я там несколько месяцев сидел в тюрьме". Калинин был очень добрым и симпатичным человеком, хотя и чисто номинальной фигурой во властной иерархии, лишенной какого-либо политического влияния. Церемония проходила без военного антуража, и генерал ГПУ Петерсон, комендант Кремля, позднее ставший жертвой чистки 1936 года, был единственным военным среди присутствовавших.

Вернувшись в посольство на почти доисторическом автомобиле Narkomindel'a в сопровождении Chef de Protocole M. Флоренского, я стал готовиться к вечернему приему. Дело в том, что советское правительство устроило "Германскую инженерную неделю", для участия в которой было приглашено значительное число ведущих немецких инженеров и профессоров технических колледжей. Как всегда, когда они хотели начать что-либо важное, Narkomindel и советское посольство в Берлине с огромной скоростью и не ставя заранее в известность германский МИД, занялись тщательной разработкой плана, согласно которому они пригласили всех перспективных немецких гостей каждого персонально, собрав довольно представительную компанию. И лишь прибыв в Москву, я понял, что "Неделя" эта задумывалось как нечто большее, нежели простой конгресс. На открытии недели присутствовала вся научная элита Советского Союза и многие известные партийные деятели. Моя речь, мастерски написанная герром Хильгером, вызвала неподдельный энтузиазм, который превзошел все наши ожидания. Прием, устроенный в германском посольстве, посетил даже Микоян, и атмосфера дружбы, уважения и энтузиазма, царившая на приеме, понравилась немецким гостям.

Постепенно стали проясняться истинные мотивы, стоявшие за этой "Германской инженерной неделей": своим присутствием мы помогли провести торжественное представление первого пятилетнего плана и согласились с просьбой русских об участии Германии в индустриализации Советского Союза. Таким образом, благодаря столь необычному стечению обстоятельств, моя миссия в Москву совпала с новым стартом в русско-германских отношениях; Одновременно мне довелось участвовать и в открытии новой эпохи в истории большевистской революции и России.

Когда я осторожно попытался ознакомиться с обстановкой, царившей в те месяцы в русской столице,я отметил некоторые трудности, характерные для переходного периода, нечто неопределенное и неустоявшееся в функционировании государства и партийной машины. Сталин вытеснил Троцкого. Период НЭПа окончательно ушел в прошлое. Разработанный государством план индустриализации России начал претворяться в жизнь. Добровольная коллективизация сельскохозяйственных ферм провалилась, и на смену ей должна была прийти коллективизация принудительная. Русский элемент внутри партии почти готов был оказать открытое сопротивление безжалостному обращению с крестьянами. Безусловная победа Сталина, похоже, пока не была гарантирована, и новые стратегические цели и методы еще не были вбиты в мозги рядового партийного чиновника.