«Москва, спаленная пожаром» - [4]

Родился будущий генерал-губернатор Москвы в селе Косьмодемьянском Ливенского уезда Орловской (тогда Воронежской) губернии. Сам же Ростопчин на одном из своих портретов написал о себе: «Он в Москве родился и ей он пригодился». Вот и думай после этого что хочешь. Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, Ростопчину на протяжении всей его яркой жизни было присуще такое качество, как изобретательность, ради которого он мог пойти очень далеко, не оглядываясь на сложившиеся в общественном мнении стереотипы. Пожар Москвы, судя по имеющимся у нас сегодня сведениям, есть главное изобретение графа, его самая известная режиссерская постановка.

Кажется, что сама судьба готовила Ростопчина к осуществлению такого грандиозного замысла, каким являлся поджог Москвы. Недаром одна из версий происхождения его фамилии гласит, что в основе ее лежит название одной из самых древних профессий – растопник, растопщик, т. е. тот, кто зажигает огонь. Вот и не верь после этого в предначертания! Хотя свой вариант толкования слова «растопча» приводит Владимир Даль в толковом словаре, объясняя его значение как «олух», «разиня». Хотя и здесь могут найтись такие, кто обвинит графа в том, что он «проворонил» Москву. Но об этом позже…

А ведь недаром авторитетный языковед Б. Унбегаун, автор словаря русских фамилий, отмечает, что русские фамилии обычно образуются от «прозвищ, даваемых человеку по его профессии, месту проживания или каким-либо другим признакам». Правда, фамилии Ростопчин в этом словаре нет, что неудивительно, ведь Ростопчин был тем русским, которого не надо долго скрести, чтобы отмыть в нем татарина.

Отец Ростопчина, зажиточный помещик, отставной майор, Василий Федорович Ростопчин, широко известен был разве что в пределах своего уезда. Жена его, урожденная Крюкова, скончалась вскоре после рождения младшего сына Петра. На руках у Василия Федоровича осталось двое детей, которых воспитывал конгломерат воспитателей: нянька, священник, учивший словесности и гувернер-иностранец (по всей видимости, француз, т. к. ненависть к галлам Ростопчин пронес через всю жизнь).

Подрастающего Феденьку воспитатели учили «всевозможным вещам и языкам». Описывая свое детство, Ростопчин довольно безжалостен к себе, отрекомендовав себя «нахалом и шарлатаном», которому «удавалось иногда прослыть за ученого»: «Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ». Как мы убедимся в дальнейшем, это одно из самых редких, нехарактерных для Ростопчина проявлений самокритичности.

В десять лет началась его военная служба – он был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк, в 1776 году произведен в фурьеры, в 1777 году – в сержанты, в 1779 году – в прапорщики, в 1785 году– в подпоручики, в 1787 году-в поручики, а в 1789 году получил чин капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка.[5]

Свой «домашний» запас знаний он серьезно пополнил во время пребывания за границей в 1786–1788 годах. Он побывал в Германии, Франции, Англии. Слушал лекции в университетах Лейпцига и Геттингена (кстати, последнее учебное заведение было весьма популярно среди либеральной дворянской молодежи Европы).

Эти два года сформировали Ростопчина, образовали его как весьма просвещенного представителя своего поколения. Надо отдать ему должное – он проявил отличные способности к самоорганизации, поставив себе цель получить максимально возможный объем знаний. Он занимался не только гуманитарными науками, изучением иностранных языков, но и посвящал время математике, постижению военного искусства. Учился Ростопчин целыми днями, по десять часов кряду, делая перерыв лишь на обед.

Из дневника, который Ростопчин вел в Берлине в 1786–1787 годах, мы узнаем о том, что его часто принимали в доме у российского посла С.Р. Румянцева, который ввел его в высшие слои местного общества. А в ноябре 1786 года Ростопчин сделал дневниковую запись о своем посвящении в масоны – факт малоизвестный, его Федор Васильевич предпочел вычеркнуть из своей биографии, в которой борьба с масонами займет ведущее положение, хотя дальнейший карьерный рост Ростопчина связывают именно с его принятием в масоны и дружбой с С.Р. Воронцовым, русским послом в Лондоне и влиятельным представителем общества вольных каменщиков.

После возвращения на родину, пребывавшую в ожидании очередной войны, для Ростопчина наступило время «неудач, гонений и неприятностей», так он назвал военную службу. До начала русско-шведской войны 1788–1790 годов он пребывал в главной квартире русских войск в Фридрихсгаме, затем под командованием Суворова волонтером участвовал в русско-турецкой войне 1788–1791 годов, штурмовал Очаков, сражался у Фокшана, на реке Рымник.

Ростопчин Ф.В. Худ. С. Тончи. 1800 г.

Любопытно, что Ростопчин сетовал на невнимание к нему со стороны начальства, выразившееся в «отсутствии почестей, которые раздавались так щедро». Но разве не большой честью для него, молодого офицера, был подарок Суворова – походная палатка прославленного военачальника. Такое отличие дорогого стоит, тем более что весьма разборчивый Суворов Ростопчина заметил и приблизил к себе. В дальнейшем пути их не раз пересекались. Только ролями они поменялись – теперь уже Суворов удостаивался особого расположения Ротопчина, ставшего главой военного департамента во время заграничных походов русской армии. Александр Васильевич отзывался о Ростопчине как о «покровителе», «милостивом благодетеле».