Москва Норд-Ост - [46]

В ту ночь погиб еще один человек, который пытался своими силами спасать заложников. О его расстреле, однако, чеченцы на своем сайте не сообщили.

О нем известно значительно меньше, чем о Романовой.

Тридцатипятилетний подполковник Константин Васильев был военным юристом. Он родился в провинциальном Сарове, небольшом городке под Нижним Новгородом, который с 1946 года является важнейшим советским, а теперь российским ядерным центром. На переломе 80-х - 90-х годов он стал известен как Арзамас-16, а позднее вернулся к своему историческому названию. Васильев с серебряной медалью окончил там среднюю школу. Потом было училище Ракетных войск в Краснодаре, служба в ракетных войсках стратегического назначения (ядерное оружие), наконец, окончание с отличием военной академии в Москве. Молодой офицер остался в столице, служил в военной прокуратуре. В Москве же, но отдельно от него, жила его четырнадцатилетняя дочь с матерью.

Как утверждают его приятели, взгляды Васильева всегда тяготели к националистическим, ультрапатриотическим. При этом он был очень эмоциональный, болезненно реагировал на все, что, как он говорил, било по гордости русского народа.

Примерно в полпервого ночи 24 октября он позвонил одному из своих друзей, Сергею Ващуку. Он ужасно переживал нападение террористов, не мог думать о том, в какой ситуации оказались россияне, запертые в театре на Дубровке. Для него это была просто великая национальная трагедия, он воспринимал ее, как личную.

В тот вечер он допоздна работал и, как утверждают друзья, ушел с работы без каких-нибудь служебных документов, зато в парадном мундире. По всей вероятности, он уже тогда задумал прорваться в театр, и мундир должен был ему в этом помочь - обычно он возвращался домой в штатском костюме. В последний раз его видели примерно в 3-4 часа утра 24 октября. На следующий день не явился на работу.

Неизвестно, как он прорвался через оцепление. Не исключено, что помог офицерский мундир и военное удостоверение. Многое указывает на то, что он вошел в театр сзади, через служебный вход, как ходят актеры. Друзья предполагают, что он хотел предложить обмен - террористы отпускают детей, а его берут в заложники. Однако никто не знает, удалось ли ему сделать террористам такое предложение, что он делал в здании и где наткнулся на террористов. Говорили ли они с ним, били, издевались? На эти вопросы нет ответа. Известно только, что его прошили шесть пуль калибра 5,45мм, выпущенных из автомата Калашникова.

Совершенно не ясно также, когда он погиб. Примерно в шесть утра журналисты слышали доносящиеся из здания театра звуки автоматных очередей. Появилась информация, что террористы убили милиционера, но этого позже никто не подтвердил. Не исключено, что это был именно Константин Васильев, которого приняли за представителя карательных органов.

В Доме культуры настало время утренней молитвы.

>ЧАСТЬ > II

Глава 12

Для всех находящихся в зрительном зале убийство Ольги было не только шоком - оно стало переломным моментом. Прежде всего для тех, кто все еще не верил в серьезность планов террористов. К утру четверга, 24 октября, последняя искорка надежды почти погасла.

Заложников охватила апатия. Большинство не спали уже почти сутки, ведь до театра все они прожили обычный день - были на работе, утром отправляли детей в школу. Шли часы, дни и ночи, но сон не приходил. А они как будто спали наяву -шок, трагические события, скачки адреналина - все это притупило ощущения. Многие замкнулись в себе, почти не замечая того, что творится вокруг. Это была форма защиты - побег от людей с оружием в руках, от их угроз.

- Заложники вели себя по-разному, - вспоминает Маргарита Дубина, латышка, которая пришла на спектакль с двумя взрослыми детьми, Александром и Кирой Зельцерман. - Были и такие, которые впадали в панику и почти беспрерывно плакали, а потом, когда стали раздавать лекарства, целыми пузырьками пили сердечные капли и брали их только для себя.

Лишение людей свободы привело к тому, что жизненное пространство каждого заложника съежилось внезапно до размеров зрительного зала, и даже больше - до одного театрального кресла, которое вдруг стало целым их миром. Нельзя было встать - это грозило смертью. А время превратилось в капризную, медленно плывущую реку, которая в какие-то моменты, когда события вдруг набирали обороты, превращалась в стремительный и бурный поток. А главное - река эта не текла прямым руслом, она резко сворачивала, вилась странными излучинами, разделялась на не связанные между собой протоки. Потом, уже через несколько дней после штурма, бывшие узники не могли вспомнить хронологии событий - что случилось раньше, что позже. Не в состоянии были восстановить причинно-следственные связи между событиями. Что-то для одних длилось секунды, для других было вечностью. Были события, полностью поглотившие внимание заложников в одном конце зала, в то время как в другом их никто вообще не заметил.

Повод такого разного восприятия времени был очевиден - в зале беспрерывно горел свет, и не было окон. В такой ситуации день и ночь, по существу, не отличаются друг от друга. Как написал заложник Александр Сталь в своих воспоминаниях, опубликованных в Интернете, ночь отличалась только тем, что тогда террористы не выпускали заложников в туалет.