Москва - [46]

Бобер все лето колебался, выспрашивал охотников, пытал купцов и наконец снял все посты за Волгой, перевел их на этот берег, укрепив линию по Суре от устья Пьяны до Волги. Этот рубеж по Суре и Пьяне очень нравился Дмитрию. Он громадной подковой огораживал нижегородские земли с юга, юго-востока и востока и был достаточно удален от города, чтобы успеть в случае нападения что-нибудь предпринять: Сура впадала в Волгу верстах в 120-ти от Нижнего, Пьяна в Суру примерно в 130-140 и вверх от устья шла почти прямехонько на запад до крутой излучины, которая находилась в 70-ти верстах прямо на юг от города, и только после этого отворачивала на юго-восток к истоку.

Всю разведку княжеской дружины и все, что собрал за лето Григорий, Бобер вытащил на этот рубеж, так что к середине осени заставы встали там настолько густо, что без особых хлопот взаимодействовали между собой, по крайней мере хорошо знали, что творится у соседа. Таким образом, он уже мог быть уверен, что через Пьяну татары незамеченными не пройдут - разведка работала.

В организации войска нежданная помощь привалила от младших сыновей Дмитрия Константиныча, Ивана и Семена. Быстро, после наезда на разбойников, проникнувшись уважением к новому воеводе, княжичи бросились изо всех сил ему помогать - они тоже хотели бить татар. Выразилось это прежде всего в том, что молодые князья организовали каждый свою, отдельную от отцовской, дружину, и каждый, друг перед другом, стал учить и гонять своих, как умели, разумеется, но весьма энергично.

Так как своих уделов у них еще не было (юридически, по крайней мере), они затормошили и заставили-таки отца определить им в самом городе "концы" на предмет подготовки в них ополчения. Это нешуточно ущемляло права тысяцкого, но Михаил Василич, поговорив с Бобром, махнул рукой - пусть, лишь бы польза была.

Каждый "конец" стал готовить ополченцев под руководством своего княжича, снаряжать и вооружать "своих", чтоб не хуже чем "чужих", возникло соперничество, которое Бобер с тысяцким стали искусно разжигать, что и не замедлило сказаться. Со справы снаряжением оно сразу перекинулось на подготовку. Сборы и тренировки становились все чаще, интенсивней. Перещеголять друг друга старались не только князья, не только воеводы, большие и малые, но уже и рядовые бойцы. Спорили, хвастались, доказывали друг другу (часто чуть не до драки), чья справа лучше, кто ловчей на мечах, кто метче из лука, а кто на коне шустрей.

Словом, Нижний широко и основательно готовился к войне, повергая своих женщин в сильную тревогу, великий плач и куриное кудахтанье.

Удовлетворенный таким ходом дел и состоянием боевого духа нижегородцев, Бобер, дождавшись большого снега и крепких морозов и уверившись, что татары не полезут и зимой, на Рождество решил наведаться в Москву, повидаться с семьей и взглянуть, что там творится.

Одно не удовлетворяло и очень беспокоило его в Нижнем - арбалеты. Дело не шло. Совсем! Никита сделал воротковый самострел, и неплохой даже, но затратил на него с непривычки столько сил и времени, что дальше делать такие отказался.

- Все, князь, уволь. С такой работой я не то что барыш, сам с голоду помру, а мне еще семью кормить надо.

На рычажные арбалеты не находилось достаточно крепких подручников. И к зиме у Бобра набралось всего-навсего 49 пар - не густо. "Корноуха придется дернуть, - все чаще подумывал Дмитрий, - без него тут совсем голым останусь. А налаживать уж, пожалуй, придется там, здесь пусть сами озаботятся. Умный добьется, а с дураком нечего и время терять. Но они, вроде, не дураки. Стараются, и с толком. Особенно Ванька. Напористый, щенок. И самоуверенный! Даже слишком. Но тут, может, так и надо?"

* * *

Москва снова и по-новому поразила его. Это был самый настоящий муравейник! Вокруг города, по периметру будущих стен был отрыт ров под фундамент. Громадные земляные канавы напоминали следы исполинского крота. По Москве-реке накатанной дорогой в две стороны (точь в точь как муравьи на тропе! особенно ясно это виделось сверху, с Боровицкого холма) непрерывными вереницами двигались подводы: вниз, к Мячкову - пустые, назад к Москве - с камнем.

Камень сбрасывали в кучи у котлованов под будущие башни, и было видно, как его мало, и сколько же еще (Боже мой!) его возить, чтобы хватило на мало-мальски подходящую стену. Возить - не перевозить!

Бобер стоял с Великим князем на уцелевшем куске старой деревянной стены, обращенной к Москве-реке. Тот, гордясь, показывал ему - где, что и как.

- Вон там справа, на углу, Федька Свибл башню будет ставить. Он за каменоломнями следит, так лучший камень себе гребет, стервец, эта башня, видать, самой крепкой будет. Тут, прямо под нами - Федька Чешок. Я даже подумать не мог, что он такой богатенький! Ничем не выделялся, скромненько так жил, и вдруг: "У своего дома я сам башню поставлю". И все тут! Прав ты был, Михалыч! Крепко потянулись мои бояре друг за другом. Федька Беклемиш (Чуешь?! По этой стене одни Федьки! Чудно!) слева в углу живет, я сперва тоже думал - середнячок, а он: я свой угол сам устрою. Ну и устраивайте, жалко что ль?! Я думаю, угловые-то круглыми должны быть. И Иоганн говорит...