Москва и татарский мир - [49]
Падение двух татарских юртов — Казани и Астрахани — разрезало историю позднезолотоордынских связей на две части. Еще до этого происходило постепенное изменение ракурса этих отношений.
Первой точкой отсчета этих изменений можно считать 1530-е гг. В это время в Касимовском ханстве происходит внедрение «параллельной», подчиняющейся Москве администрации (наряду с властными структурами хана). Вторая точка изменений — само взятие татарских юртов в 1552–1556 гг. Третья — 1567 г. — назначение властью и волей Москвы хана в Касимове (об этом будет сказано ниже). Поэтому неудивительно, что после взятия Казани и Астрахани поток Джучидов в Московское государство не уменьшился. Теперь Джучиды стали воспринимать Московское царство не как место, где можно переждать «истому», но как место постоянной дислокации, более удобное в сравнении с родиной. Вероятно, самые проницательные из них почувствовали, что векторы развития Степи изменились безвозвратно, и двинулись на территорию бывшего «русского улуса» в поисках лучшей доли.
В первое десятилетие после взятия Казани и Астрахани четыре Чингисида — Кайбула, Тохтамыш, Бек-Булат (Бик-Булат) и Ибак — прибыли в Московское государство. Несмотря на то что сыновья двоих из них в итоге приняли христианство, сами они до конца жизни оставались мусульманами. В отличие от ханов Касимова, они не стали правителями собственных постоянных владений. Однако они были приняты в Москве с почетом, им были выделены юрты для содержания, и их положение в московской армии было престижным и важным по значению.
Первый из списка — Кайбулла (Абдаллах бин Аккубек бин Муртаза), правнук Ахмеда, последнего хана Золотой Орды. Кайбулла прибыл из Астрахани в мае 1552 г., где его отец, Аккубек бин Муртаза, недолго правил в 1532–1533 гг. и 1545–1546 гг. Когда Кайбулла прибыл в Москву в мае 1552 г., в Астрахани правил его кузен Ямгурчи бин Бирдибек. Иван IѴ, провозглашавший дружественные отношения с Аккубеком, принял Кайбуллу с почетом и наградил его городом Юрьев-Польский с причитающимися доходами>511 (в июле 1553 г. он уже владел им — Абдаллах бин Аккубек прибыл в Коломну, для защиты от нападения крымского хана, из Юрьева)>512. В мае 1552 г. Абдаллах бин Аккубек женился (или его поженили) на племяннице Шах-Али, дочери бывшего казанского хана Джан-Али>513. Умер Кайбулла в 1570 г., похоронен в Касимове в текие Шах-Али.
У Кайбуллы было пять сыновей, известных по источникам: Будали (1558–1583 гг.), Мустафа-Али (в дальнейшем касимовский хан), Арслан-Али, Саин-Булат и Муртаза-Али (Михаил Кайбуллович, будущий глава Земской Боярской думы). Только последний, Муртаза-Али, принял христианство (в 1570 г.). После крещения он стал Михаилом Кайбулловичем. Умер около 1575 г.>514 Он также получил во владение земли от московского царя. В 1570 г. он владел Юрьевым-Польским, который до этого принадлежал его отцу. Возможно, параллельно он владел и Звенигородом — В. В. Вельяминов-Зернов писал, что он «в продолжение своей жизни держал Звенигород»>515[136]. В 1572 г. он обозначен как получатель Звенигорода>516, который до этого был владением Симеона Касаевича. Четверо других сыновей Кайбуллы остались мусульманами. Один из них, Мустафа-Али, в дальнейшем стал ханом Касимова (к 1584 или 1585 г.).
Последний из перечисленных выше султанов — Ибак (Ибрагим). Возможно, он был братом Кайбуллы. Он прибыл в Московское государство в конце 1558 г.>517, также был принят с почетом, обеспечен источниками существования и позже одарен Сурожиком (в 1570 г.)>518.
Как представляется мне, выезжающие из Астрахани Джучиды по большому счету владели только статусом и харизмой. Это были их основные плюсы. Фактически же, в сфере Realpolitik, они были марионетками в руках военных доминантов Астраханского ханства ногаев и черкесов, выполняя роль своеобразной формальной «надстройки» к их кочевой мощи. Как с самостоятельными политическими персонами с ними не считались, и они прекрасно знали это. Поэтому они были вынуждены подстраиваться под более влиятельные политические силы (в т. ч. и Москву) и принимать, за неимением лучшего, их предложения (например, «внутренние» юрты в Московском государстве), хотя по своей сути эти лица и не были оседлыми (степная зона вокруг Астрахани не способствовала этому).
Статусных выходцев из Казани, Большой Орды времен ее упадка, эмигрантов из Астрахани связывает то, что они представляли слабые в военном отношении государства, которые объективно были не в состоянии воздействовать на доминирующие векторы позднезолотоордынской политики. Таковы были реалии того мира — кто владел военной силой, тот владел всем. Харизма в степном представлении была «прикреплена» к военной мощи; иногда, слегка от-сроченно, она шлейфом тянулась за уже несуществующей силой. Однако это продолжалось не вечно.
Ни Казань, ни Большая Орда периода 1500–1502 гг., ни Астрахань не могли говорить с Москвой с позиции силы. Поэтому выезжающие из этих политий персоны охотно принимали то, чем «привечала» их Москва — московские «внутренние юрты», города, которые периодически выдавались татарским знатным лицам в управление. Именно в отношениях с этими политическими образованиями Москва, на мой взгляд, оттачивала свой новообразованный институт как средство воздействия на татарский мир. В дальнейшем военная и политическая мощь Москвы возрастет настолько, что она сочтет возможным превращать целые государства в разменные монеты своей внешней политики.
