Москва-400 - [14]

Обратно мы плыли на «Марии Ульяновой». Грузопассажирское судно, рассчитанное на триста шестьдесят человек, что ли. А загрузили на неё тысячу с чем-то человек. Все проходы, все коридоры — всё заполнено людьми было. Но я, поскольку больной, в медпункте плыл. Там мы, как приличные люди, — кровати, отдельная каюта.

Только вышли из Гаваны, появился американский эсминец. У нас глаза на лоб: прёт прямо на нас на всех парах, пушки двигаются туда-сюда. Наш корабель ползёт, не моргнув глазом, а на эсминце такую войну разводят, что пиздец — как будто раздавят вот-вот. Вертолёты их летают прямо над нашими мачтами. На них сидят парни с камерами, ноги свесив. Снимают нас. И так по кругу, раз за разом. Мы им машем, жесты неприличные показываем в камеру:

— Воооот! Воооот вам! Иди сюда!…

В уме все уже завоевали Америку, короче.

В течение двух дней эти вертолётики над нами летали, и эсминец нас сопровождал. Потом бросили. Решили, видимо, что всё в порядке.

Балтийск — Ленинград

Приплыли в Калининград.

Меня сразу на машине отвезли в Балтийск — в Центральный военно-морской госпиталь. Положили в невралгическое отделение. Там уже никаких психов — нормальные все более-менее. Стали мне опять какие-то таблеточки давать. На корабле, в медпункте, кстати, тоже пичкали чем-то. Помню, даже к врачу жаловаться ходил:

— Вот, — говорю, — к жене еду после года разлуки, а у меня эрекция пропала.

Врач меня успокоил:

— Это, — говорит, — медикаментозное подавление. Явление временное. Когда пройдёт, ещё больше хотеться будет. Несколько раз за раз.

А в Балтийске, в госпитале этом, вызывают меня и объявляют:

— Документы у тебя не до конца оформлены. Не можем тебя комисс0вать. Надо тебе ещё местную перекомиссию пройти.

В общем, отменяется жена. Вместо демобилизации предлагают месячное лечение в санатории. Я соображаю: если посадят в санаторий, значит, после него я буду окончательно здоров. Значит, потом всё равно служить эти два года. Ё-моё, пиздец, это же никогда не выберешься из этой советской вооружённой силы!

— Не могу, — говорю, — в санаторий! Желаю поговорить с начальником госпиталя!

И мне почему-то навстречу пошли. Принимает меня начальник госпиталя — то ли капитан какого-то ранга, то ли полковник. Я не понимаю, как у них там звания устроены в военной медицине. Три больших звезды на погонах, короче.

Оказывается, и он из Ленинграда. А я же как ленинградец везде выступал. Рассказываю ему про жену, и что вот квартира на Пушкарской моя якобы, и как я по Неве истосковался.

Он мне:

— Ну, хорошо, земляк. Оформим твои документы в Прибалтийском округе. Я поспособствую.

В общем, сказал, что уедет куда-то на две недели, и дал мне номер телефона.

— Названивай мне периодически, чтобы я не забыл.

Думаю: ни хера себе. Как это я полковнику буду там что-то напоминать? Но так уже домой хотел, что хватило наглости. Сказали звонить — буду звонить. Раза четыре звонил, если не пять. Он каждый раз:

— Да-да, помню. Сделаем.

И сделал, ты понимаешь. Случилось! Недели через три меня вызывают вдруг и демобилизуют:

— Всё, сержант, домой. Собирайся.

Смотрю: все печати везде проставлены. Написано: «ушиб головы, статья девятая». Не годен к действительной строевой, ограниченно годен в военное время. Дали выходные деньги. Вместе с тем, что на Кубе натекло, где-то рублей сто восемьдесят получилось.

А поскольку я от санаторного лечения отказался, мне дали проезд в мягком купейном вагоне до Ленинграда. До Вильнюса ехал с каким-то матросом. Он глядит: у меня деньги есть. Повёл меня в вагон-ресторан, нашёл сразу какую-то девчонку и давай её угощать за мой счёт. Я поддал и думаю: что за хуйня? Тем более он ещё оскорблять начал:

— Ты, сапог! Все вы говно!

Они же, матросы, всегда выёбывались. Я ему:

— Ах ты, блядь! Да ты моря-то настоящего в жизни не видал, а я океан туда-обратно пересёк! У меня тельняшка заслуженная!

Вытряс, короче, из него свои деньги обратно. Соскучился уже по маханию кулаками.

После Вильнюса со старшиной-сверхсрочником я ехал. Он куда-то в отпуск, пьяный, с собой гармошка. Наяривает без конца: «Эх, Андрюха, нам ли быть в печали!» За стеной старшие офицеры ехали, тоже в отпуск из Калининграда. Они всё пытались нас заткнуть. А старшина в гражданском. И я в гражданском. Он их всех уже ненавидит. И я их всех уже ненавижу.

— Идите вы все, — кричу, — на хер, майоры-подполковники. Я с Кубы, блядь, еду!

Ветеран кубинской революции, короче.

Эйфория

Первые дня три-четыре в Ленинграде не до посылки было. Встреча с Женькой там, любовь, внимание. А посылка в углу стоит. Я и Женьке привёз с Кубы туфли и пижаму какую-то. Но слухи же, понимаешь, ходят по городу: кто-то там кому-то с Кубы привёз такое! Платья! Машину! Телевизор! А ты, мол, ни хера не привёз, по сравнению. Посылку только чужую приволок через океан, дурачок. Косятся на этот ящик.

Я думаю: какой вам на хер телевизор? Сам живой явился. Радовались бы.

Через несколько дней понёс я эту посылку на квартиру Владимира Ильича. Где-то у Суворовского музея в одной из улочек его семья жила. Пацана я не застал, только бабушка была дома. Как она мне обрадовалась! Часа полтора ухаживала за мной, кормила: то одно поставит на стол, то другое. Расспрашивает про Володю: как он там? А я и не знаю, что ей сказать. Я с ним что — общался, что ли? Больных вместе душили — вот и всё общение. Ну, всё равно, что-то молол там этой бабушке. Рассказывал.