Московское время - [7]

— Какой ужас! — возмутилась Зинаида Александровна, ухватив главную для себя нить в рассказе дочери. — Ведь тебя же могли убить!

Но Нина, блестя глазами, объявила, что ничего страшного не произошло. Теперь, когда все осталось позади, ей казалось, будто она пережила волнующее приключение, совсем как… ну да, совсем как в кино.

— И главное, так глупо! — трещала она. — Я вцепилась в сумочку, и… кругом стреляют, а я трясусь — она ведь совсем новая и восемьдесят пять рублей могут пропасть… Ужасно глупо!

Зинаида Александровна открыла рот.

— Восемьдесят пять? Но ты же говорила, что заплатила тридцать пять!

Нина смутилась.

— Ах, какая дрянь твоя подружка! — воскликнула расстроенная мать. — Только и знает, как тебя обирать… а ты ей позволяешь! И сумка-то маленькая, непрактичная, так, смех один…

— Зина, Зиночка, — поспешно забормотал отец семейства, умоляюще скосив глаза на дочь, — дело молодое… хочется быть красивой… пусть!

— Нет, она уже не первый раз садится Нине на шею! — сердилась Зинаида Александровна. — Нина рассказывала, как покупала ей мороженое, как…

— Подумаешь, мороженое, мама, — в свою очередь, рассердилась Нина, — Ленка кошелек дома забыла!

— Да неужели? Ты все время о ней говоришь, но я вот не замечала, что-то не замечала, чтобы она хоть раз за тебя платила… И зачем ты бросила сюда пальто? — рассердилась Зинаида Александровна, хватая его со спинки стула.

Нина надулась. Пальто было не брошено, а аккуратно положено, и вообще придирки матери казались ей вопиющей несправедливостью.

— Ну вот, пропало пальто! — трагически вскричала Зинаида Александровна и устремилась в коммунальную ванную — застирывать пятна. — А всё твои театры! — совершенно нелогично добавила она, прежде чем покинуть комнату.

«Какая она все-таки… ограниченная!» — в сердцах подумала Нина и нахохлилась. Василий Иванович тихо вздохнул.

— Нина, пятьдесят рублей разницы, откуда взялись? — спросил негромко, пристально глядя на дочь. — Тридцать пять, чтобы заплатить за сумку, мы тебе дали, а остальное откуда?

— Заняла, — ответила дочь, порозовев и зачем-то поправляя прическу, хотя рядом даже не было зеркала.

— У кого?

— У Ирины Сергеевны.

Ириной Сергеевной звалась их соседка по коммуналке, вторая жена парикмахера Пряничникова. Злые языки утверждали, будто парикмахер был женат не два раза, а гораздо больше, причем каждая следующая жена была красивее предыдущей, даром что сам он никакими особыми данными не обладал и даже несколько смахивал на сушеную воблу с усами. Нынешняя супруга Пряничникова наполняла сердца соседей завистью не только потому, что была чертовски хороша собой, но и из-за новых причесок, чуть ли не каждый день возводимых заботливым мужем на ее прехорошенькой головке.

— Постой-ка тут, — велел дочери Василий Иванович, стрельнул глазами вправо-влево, словно опасался явления из ниоткуда опасных диверсантов, и исчез за шкафами. Через минуту он вернулся, держа в руке пятьдесят рублей купюрами разного достоинства — и, судя по тому, как дензнаки были скомканы, это была заначка, бережно и любовно хранимая.

— Папа! — пролепетала Нина, теряясь.

— Возьми, отдашь Ирине Сергеевне, — шепотом ответил отец, пихая бумажки ей в карман. — И запомни: у чужих никогда ничего не бери. Никогда и ничего, особенно деньги! Поняла?

Нина так растерялась, что забыла возразить, мол, для нее многолетние соседи Пряничниковы не чужие, а очень даже свои люди. Но Василий Иванович, судя по всему, смотрел на вещи совершенно иначе. В дверь тем временем кто-то тихонько поскребся.

— Да-да, Сергей Федотыч! — крикнул Василий Иванович, безошибочно определив личность гостя по манере оповещать о своем приходе. — Входите!

Скрипнули петли, и на пороге возникла высокая сутулая фигура Сергея Федотыча Родионова. Сергей Федотыч появился в коммуналке после того, как предыдущий обитатель одной из комнат, водопроводчик Патрикеев, все-таки допился до белой горячки и умер. Поэтому, когда комнату водопроводчика занял электрик Родионов, соседи немного напряглись — но их опасения оказались напрасными. Электрик оказался нелюдимым, мрачного вида холостяком лет сорока пяти, спиртного не употреблявшим вовсе. Как он однажды угрюмо объяснил: с электричеством не шутят, и то, что сойдет с рук водопроводчику, электрику может стоить жизни. По некоторым скупым намекам соседи догадывались, что когда-то Сергей Федотыч был не чужд бутылке, но когда однажды на его глазах убило током нетрезвого коллегу, Родионов зарекся пить что-либо крепче чая. Бабка Акулина уверяла, что именно по причине воздержания от спиртного электрик всегда такой мрачный, а так как бабка уже много раз оказывалась права, никто и не думал с ней спорить.

Войдя, Сергей Федотыч окинул комнату быстрым взглядом и, обращаясь преимущественно к Василию Ивановичу, поинтересовался причинами вечернего переполоха.

— Моя дочь стала свидетелем задержания опасной банды, — со значением ответил Василий Иванович и приосанился. Произнесенная фраза понравилась ему самому: в ней было что-то театральное, а он как-никак был человек, театру не чуждый, хоть и играл в малозначительном оркестре на тубе.