Московское воскресенье - [35]
Они отдыхали три дня, могли бы задержаться и еще, если бы в деревню не въехал полицейский патруль на двух мотоциклах. Полицейских перестреляли, но оставаться дальше — значило подвергать опасности мирных жителей. Трупы и мотоциклы взвалили на повозку и отвезли подальше на лесную дорогу, где и бросили, инсценировав нападение из засады.
Но в этой деревне под Гжатском Строгов наконец выяснил положение на фронте. Крестьяне познакомили его с местным учителем, почтенным стариком, знавшим немецкий язык. Учитель по его просьбе сходил в Гжатск.
По словам этого добровольного разведчика, немцы докатились почти до Можайска, но сплошного фронта у них еще нет. Встретив сопротивление советских войск, они растекаются по фронту, отыскивая слабые места для удара и нового прорыва. Однако продолжающееся уже две недели наступление сейчас приостановилось: Москва отчаянно защищается на своих дальних подступах. Об этом откровенно говорят и солдаты и офицеры фашистской армии. Правда, у них есть полная уверенность, что через две-три недели они захватят Москву, у них даже есть приказ: «Ни один немецкий солдат не должен входить в город, последняя линия наступления — Московская Окружная дорога» — и что после этого для «очистки Москвы» в город будут введены заранее подготовленные части СС, но сейчас они и сами приостанавливают наступление, накапливая силы для нового удара…
Это были важные сведения. В неразберихе неустойчивого фронта было легче прорваться между немецкими клиньями.
В ночь на пятнадцатое октября рота Строгова сделала последний бросок к фронту. А на рассвете, в десяти километрах от Можайска, в направлении на город Рузу, сто пятьдесят человек, стреляя из винтовок, автоматов и ручных пулеметов, ударили с тыла на спешенные части немецкого 41-го моторизованного корпуса, готовившиеся к прорыву на Можайск. Удар был так стремителен и внезапен, что немцы не успели даже повернуть свои части для обороны. Рота вырвалась из немецких тылов, пройдя больше ста километров в полном составе, с оружием в руках.
К месту прорыва немедленно прибыли представители штаба Пятой армии, защищавшей Можайск. Рота была отведена под Рузу. Строгова задержали до прибытия штабистов.
Последовал короткий разговор с начальником штабной разведки.
— Кто командовал ротой?
— Я, рядовой Строгов.
— От кого получили последний приказ?
— От командира отдельного стрелкового батальона, в составе которого находилась рота майора Миронова.
— Укажите по карте ваш путь.
— Вот, — он вынул свою карту и положил ее на стол.
— Где, по вашему предположению, может находиться Миронов?
— Надеюсь, что он сумел вырваться. Во время последнего боя под Бедовой его оттеснили на север.
— Сколько у него было людей?
— Остатки двух рот и обоз с ранеными.
— Сколько было у вас в роте?
— Восемьдесят человек.
— Но фронт перешли сто пятьдесят?
— Я принимал в свою роту всех, кто выходил из окружения с оружием в руках.
— Могут ли среди принятых вами в роту быть засланные противником разведчики?
— Каждый из вновь принятых в роту людей участвовал по моему распоряжению в налетах на противника. Других средств проверки у меня не было. Все показали себя храбрыми, дисциплинированными бойцами.
— Кем вы работали до войны?
— Преподаватель консерватории по классу фортепиано Евгений Строгов.
— Так это вы известный музыкант Строгов?
— Да.
Допрашивающий обратился к красноармейцу, стоявшему у порога с автоматом в руках:
— Пригласите сюда майора…
Открылась дверь, и на пороге показался Миронов.
Миронов стоял, вглядываясь в Строгова, словно не узнавал его. И вдруг пошел медведем, раскрыв объятия:
— Евгений Сергеевич! А ведь я знал, знал, что вы станете хорошим командиром!
— А как вы?
— Мы выскочили еще пятого октября. На наше счастье, мы наткнулись прямо на штаб резервного корпуса, который отходил на Зубцов, Погорелое Городище и Волоколамск. Но как вырвались вы? — Миронов опять смотрел, словно не узнавая. И опять похвалил себя: — Нет, какой я молодец! Нюхом узнал военную косточку! И ведь почти без потерь…
— Были потери, были, — устало сказал Строгов. Он вдруг почувствовал, что не может больше говорить, не может стоять. Ему надо было немедленно сбросить с себя непосильную ответственность. Он тихо сказал: — Примите, товарищ майор, людей и документы, я больше не могу…
— Ну что вы, что вы, Евгений Сергеевич, — растроганно проговорил Миронов. — Мы с вами еще повоюем! Разрешите идти, товарищ полковник?
— Идите, майор, идите… младший лейтенант Строгов.
— Простите, я рядовой…
— Были, были… А будете офицером! Я в этом уверен! Как уверен и в том, что рота так и останется вашей ротой…
Миронов осторожно тронул Евгения за плечо, и тот машинально приложил руку к разорванной ушанке. Нет, он пока еще не был похож на офицера, этот рассеянный музыкант в порванной и прожженной шинели, в стоптанных кирзовых сапогах. Но ведь сумел же он объединить столько разных людей перед лицом сурового времени, перед лицом испытаний…
Глава пятнадцатая
Первый снег покрыл поля, и на этой белой пустыне далеко была видна черно-рыжая полоса противотанкового рва, в котором почти вплотную один к другому работали тысячи людей лопатами, кайлами и ломами.
Это просто воспоминания белой офисной ни разу не героической мыши, совершенно неожиданно для себя попавшей на войну. Форма психотерапии посттравматического синдрома, наверное. Здесь будет очень мало огня, крови и грязи - не потому что их было мало на самом деле, а потому что я не хочу о них помнить. Я хочу помнить, что мы были живыми, что мы смеялись, хулиганили, смотрели на звезды, нарушали все возможные уставы, купались в теплых реках и гладили котов... Когда-нибудь, да уже сейчас, из нас попытаются сделать героических героев с квадратными кирпичными героическими челюстями.
Был такой плацдарм Невский пятачок. Вокруг него нагорожено много вранья и довольно подлых мифов. Вот и размещаю тут некоторые материалы, может, кому и пригодится.
Воспоминания о блокаде и войне написаны участником этих событий, ныне доктором геолого-минерал. наук, профессором, главным научным сотрудником ВСЕГЕИ Б. М. Михайловым. Автор восстанавливает в памяти события далеких лет, стараясь придать им тот эмоциональный настрой, то восприятие событий, которое было присуще ему, его товарищам — его поколению: мальчикам, выжившим в ленинградской блокаде, а потом ставших «ваньками-взводными» в пехоте на передовой Великой Отечественной войны. Для широкого круга читателей.
«Лейтенант Бертрам», роман известного писателя ГДР старшего поколения Бодо Узе (1904—1963), рассказывает о жизни одной летной части нацистского вермахта, о войне в Испании, участником которой был сам автор, на протяжении целого года сражавшийся на стороне республиканцев. Это одно из лучших прозаических антивоенных произведений, документ сурового противоречивого времени, правдивый рассказ о трагических событиях и нелегких судьбах. На русском языке публикуется впервые.
Еще гремит «Битва за Англию», но Германия ее уже проиграла. Италия уже вступила в войну, но ей пока мало.«Михаил Фрунзе», первый и единственный линейный крейсер РККФ СССР, идет к берегам Греции, где скоропостижно скончался диктатор Метаксас. В верхах фашисты грызутся за власть, а в Афинах зреет заговор.Двенадцать заговорщиков и линейный крейсер.Итак…Время: октябрь 1940 года.Место: Эгейское море, залив Термаикос.Силы: один линейный крейсер РККФ СССРЗадача: выстоять.
В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.