Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века - [13]

).

После войны изучение деятельности немецких ученых в России и их влияния на русскую науку в западной Германии ведет известный исследователь русской истории Э. Амбургер, а в восточной — группа историков из научных институтов по изучению СССР и стран народной демократии (Mohrmann, Mühlpfort, Winter). Труды Амбургера богаты фактическим материалом и интересными замечаниями, в то время как статьи берлинских историков, относящиеся к 1950–1960 гг., выдержаны в строгих рамках классового идеологического подхода и, как правило, не выходят за пределы обзора советских работ. Но неожиданный взлет интереса к российско-немецким культурным связям наступает в первые годы перестройки: в Мюнхене выходит сборник «Россия и немцы. Тысячелетнее соседство» (Tausend Jahre Nachbarschaft. RuBland und die Deutsche. München, 1989), а уже после объединения двух германских государств появляется серия «Россия и русские: взгляд с немецкой стороны» (под редакцией Л. Копелева), где в томе, посвященном XIX в., вновь продолжается рассказ о немецких профессорах Московского университета, с публикацией новых документов из Геттингенского собрания (RuBen und RuBland aus deutscher Sicht. München, 1992; автор статьи H. Müller-Dietz).

Английские и французские историки также внесли свой вклад в изучение российского высшего образования, однако их отличает хотя и интересный концептуально, но поверхностный и не подкрепленный знанием источников взгляд на его развитие. Автор капитальных монографий «История русской образовательной политики» и «Русская традиция в образовании» Н. Ханс, в фактическом отношении основываясь на трудах Рождественского, тем не менее склонен считать главным двигателем александровских реформ высшего образования российских масонов. По его мнению, именно масонская идеология обосновывает в это время национальное возрождение государств. В России император Александр, полностью разделявший масонские взгляды и даже входивший в одну из лож (sic!), сознавал необходимость синтеза европейской университетской традиции с национальным характером его страны; таким образом, его реформы должны были послужить ступенью общеевропейского возрождения и приветствовались масонами всего мира (например, Т. Джефферсоном).

Впрочем, более взвешенную оценку образовательных реформ находим мы в других работах (М. Raeff — о Сперанском, A. Koyré — о развитии философских идей начала XIX в., где большое место уделено изучению позиции H. М. Карамзина). Интереснейшее произведение Э. Омана (Е. Haumant) посвящено исследованию русского просвещения как сферы приложения французской культуры. Определенное место посвятили университетским преобразованиям исследователи государственной деятельности Александра I (H. Troyat, С. de Grunwald). Важный для университетской истории анализ взглядов на народное образование в России Ж. де Местра и его переписки с А. К. Разумовским находится в книге Р. Триомфа (R. Triomphe).

Наконец, особо отметим недавнюю книгу американского историка Джеймса Флинна (J. Т. Flynn) «Университетские реформы Александра I» — единственную специальную работу в зарубежной историографии по теме, близкой к проблемам нашего исследования. Автора отличает хорошее знакомство с трудами отечественных историков, ясность композииции и концептуальных подходов. Однако в целом по уровню обсуждаемых проблем изложение не выходит за рамки труда С. В. Рождественского, что легко объясняется отсутствием у автора возможности ознакомиться с документальной базой, находящейся в России.

Часть источников, использованных в этой работе, как опубликованных (например, письма немецких профессоров), так и архивных, никогда ранее не переводилась на русский язык. Везде, если это специально не оговорено, документы приводятся в нашем переводе.

Глава 1 Реформы Московского университета 1803–1806 г. и его первый попечитель М. Н. Муравьев

1. Университет на рубеже XVIII–XIX веков

В начале XIX в. Московский университет переживал период обновления, резкой перестройки своей административной структуры, системы преподавания. Оживилась его научная деятельность. Университет объединил вокруг себя ученых в нескольких научных обществах, объявлял конкурсные задачи, публиковал собственные исследования и переводы иностранных трудов. Изменилась и общественная роль университета: благодаря публичным лекциям, которые открылись с 1803 г., сюда стекались различные слои московского общества, тянувшиеся к знаниям, увлеченные новейшими философскими учениями. При университете работал музей натуральной истории, ставший после щедрых пожертвований одной из крупнейших научных коллекций Москвы, доступной для людей всех чинов и званий. Для широкой публики университет был местом, где выпускались ее любимые журналы. Количество периодики, выходившей в университетской типографии в 1803–1807 гг., значительно выросло по сравнению с концом XVIII в., здесь впервые появилось несколько специализированных научных изданий. О Московском университете заговорили за границей, ставя его в один ряд со знаменитыми университетами Европы и предсказывая ему блестящее будущее