Московский Ришелье. Федор Никитич - [33]
Фёдор узнал царевича ещё издали. Он сидел на коне рыжей масти и, казалось, ещё не остыл от пролитой им крови. Резкий в движениях, с диковатым взглядом, словно необъезженный конь.
В это время к костру подвели связанных людей. Один из них — высокий, бледный, с лицом святого мученика — показался Фёдору похожим на владыку Пимена. До сознания вдруг дошло, что этих мужей бросят в костёр. Фёдора охватил ужас. Ещё не зная, что станет делать, он погнал коня к южным воротам Детинца. Едва не стоптав оборонявших выход стрельцов, он потребовал открыть ворота.
— Именем царевича!
— Ишь скорый какой! Давай грамоту! — потребовал здоровенный детина.
Видя, что всадник словно не в себе и уже роняет голову на грудь, стрельцы сволокли его с коня и связали, приняв за беглеца.
Когда царевичу доложили о случившемся, он не сразу понял, что произошло, а поняв, резко приказал:
— Запереть в церкви!
Ум царевича был воспалён от частых злобных выкриков, но когда он пришёл в себя и вспомнил о Фёдоре, то переменил своё решение и велел перенести лежавшего без памяти в холодном притворе в свои покои. Фёдору влили в рот целительной романеи, и, когда он пришёл в себя, царевич сказал:
— Ну и наделал ты мне хлопот, брательник!
Фёдор поднял на него глаза. Как изменился царевич Иван за то время, что Фёдор был в отъезде! Чёрная злоба к «изменникам» состарила его, лицо обрюзгло. Углы рта опустились, как у батюшки-царя, и сейчас он был особенно похож на него.
— Не измену ли затеял? — спросил царевич, вглядываясь в лицо Фёдора. — Куда задумал убечь? Али изменнические единомышленники у тебя завелись?
— Ты за что велел людей в костёр кидать и на огне жечь? — вместо ответа спросил Фёдор.
— А ведомо ли тебе, что сии мужи хотели над царём злое умышление учинить?
— Что же, все новгородцы — злодеи?
— По делам своим восприяли зло. Не умея в своём доме распорядиться, желали великим городом управлять, мужи длиннобородые.
— А церкви пошто осквернили, чем виновата Святая София?! Или её тоже на правёж?
— Мудрён ты больно и сам не ведаешь, что говоришь.
Фёдор вспомнил слова аптекаря-иноземца. Он тогда не понял смысла сказанного им и сейчас спросил царевича:
— А кто посылал к аптекарям и спрашивал их, не могут ли они придумать такую мудрую составную жидкость, чтобы зажечь церкви?
Царевич посуровел лицом, гневно глянул на Фёдора.
— Ты, брательник, помалкивай об этом, лишнего на себя не бери.
Удивительно тих и милостив с Фёдором был в этот вечер царевич. Видно, и вправду заметили люди, что, подобно своему державному родителю, он питал слабость к мужчинам красивым и ловким. А Фёдор, вопреки пережитым испытаниям, был и красив собой, и статен. Лицо его выражало ум и волю.
— Ныне время худое, брательник. Ты бы поостерёгся. Нашлись шептуны, царю вести про тебя носят. Я велел их казнить, а тебе велю завтра быть со мной при государевом деле.
Фёдор вздрогнул, подумав о новых казнях. Царевич продолжал:
— Государь ныне милость дарует новгородцам. Будь и ты при государевом деле. И родителю твоему за это також царская ласка будет.
Местом задуманного Иоанном действа стала небольшая площадь возле церкви Спаса-на-Нередице. Это был княжеский храм, выстроенный ещё в 1198 году правнуком Владимира Мономаха, потомком его старшего сына Мстислава — князем Ярославом Владимировичем. Поставленный рядом с княжеским Городищем, он был своего рода домовой церковью нескольких поколений русских князей. Обставленный без видимой роскоши, он менее других подвергся ограблению слугами Иоанна. Во время пребывания в Новгороде царь ходил туда молиться. Здесь же он решил явить оставшимся в живых новгородцам зрелище своего «милосердия».
Небольшая одноглавая крестово-купольная церковь Спаса находилась на возвышении, и когда царь со своей свитой поднялся на это возвышение, задуманное им действо выглядело внушительно и торжественно.
Внизу находились трепетавшие в страхе новгородцы. Царь велел привести к нему по «лучшему человеку» от каждой улицы, чтобы сказать им милостивое слово и тем излить на жителей Новгорода своё «милосердие».
Унылые, обессиленные от выпавших на их долю бедствий, горожане не вдруг уразумели смысл пышной, горделивой речи царя:
— Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Фёдоре, обо всём нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление всех видимых и невидимых врагов.
Стоявший на переднем плане и дрожавший от холода, едва одетый, измождённый новгородец вдруг упал. Царь нахмурился, но продолжал:
— А судит Бог общему изменнику моему и вашему, владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках; вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно, я вам вместо себя оставлю правителем боярина своего и воеводу, князя Петра Даниловича Пронского.
Никто не посмел поднять упавшего человека. Все ожидали приказаний царя. Вдруг находившийся рядом с царевичем Фёдор кинулся к несчастному и влил в его рот вина из царского кубка, стоявшего тут же на одном из поставцов рядом с другими кубками и чашами, из коих после речи Иоанна должна была пить его свита — за здоровье царя и окончание его «подвига великого». Поэтому все опешили, когда Фёдор поднёс безвестному полумёртвому новгородцу царский кубок. Беспокойство отразилось и на лице царевича. Но общее замешательство длилось не более минуты. Глоток вина вернул новгородцу силы. А царь, обычно не терпящий каких-либо помех себе, на этот раз взглянул на несчастного кротким, милостивым оком и повторил:
Полковник конных войск Кирилл Нарышкин летом 1669 года привёз дочь Наталью в Москву к своему другу Артамону Матвееву. В его доме девушка осталась жить. Здесь и произошла поистине судьбоносная для Российского государства встреча восемнадцатилетней Натальи с царём-вдовцом Алексеем Михайловичем: вскоре состоялась их свадьба, а через год на свет появился младенец — будущий император Пётр Великий... Новый роман современной писательницы Т. Наполовой рассказывает о жизни и судьбе второй супруги царя Алексея Михайловича, матери Петра Великого, Натальи Кирилловны Нарышкиной (1651—1694).
«Человек, который ел смерть. 1793» Борислава Пекича (1930–1992). Перевод литературоведа и журналиста Василия Соколова, его же — краткий очерк жизни и творчества сербского автора. Это рассказ из времен Великой французской революции и Террора. Мелкий служащий Дворца правосудия, в чьи обязанности входило выписывать «направление» на гильотинирование, сначала по оплошности, а потом сознательно стал съедать по одному приговору в день…
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
Книги живущего в Израиле прозаика Давида Маркиша известны по всему миру. В центре предлагаемого читателю исторического романа, впервые изданного в России, — евреи из ближайшего окружения Петра Первого…
В сборник «Победители сильных» вошли две исторические повести Л. Ф. Воронковой: «След огненной жизни» и «Мессенские войны», и одна — П. В. Соловьевой: «Победители сильных». «След огненной жизни» — повесть о возникновении могущественной Персидской державы, о судьбе ее основателя, царя Кира. «Победители сильных» — история о том, как могущество персов было уничтожено греками. В повести «Мессенские войны» рассказывается о войнах между греческими племенами, о том, как маленький эллинский народ боролся за свою независимость.
Полифонический роман — вариация на тему Евангелий.Жизнь Иисуса глазами и голосами людей, окружавших Его, и словами Его собственного запретного дневника.На обложке: картина Matei Apostolescu «Exit 13».
В центре произведения один из активных участников декабристского движения в России начала девятнадцатого века Иван Сухинов. Выходец из простой украинской семьи, он поднялся до уровня сынов народа, стремящихся к радикальному преобразованию общества социального неравенства и угнетения. Автор показывает созревание революционных взглядов Сухинова и его борьбу с царским самодержавием, которая не прекратилась с поражением декабристов, продолжалась и в далекой Сибири на каторге до последних дней героя.