Московский Джокер - [65]

Все империи всегда рассыпались от войн, которые они по большей части сами же и начинали. Любые войны – выигранные, проигранные, ничейные – обладают одним общим свойством: государства, принимавшие в них участие, выходят из них обновленными. И в прежнее состояние никогда уже не возвращаются. Они как бы исчезают с экрана исторического времени, чтобы затем вспыхнуть совсем в другой точке этого мистического монитора.

Силовой конфликт, повлекший за собой необратимые последствия, такие, например, как смерть части его участников, – это мини-война. И здесь тоже возврат к прежнему, исходному, состоянию невозможен. Ни для тех, кто приказывал, ни для тех, кто исполнял. Что уж говорить про третьих, кто прямо с места событий отправился в последнее путешествие.

Воронов снова вышел к господам аристократам, но перед ними предстал уже другой человек. Даже внешне, по озабоченному, ожесточившемуся лицу было заметно, что состоявшийся разговор потряс его куда сильнее, чем даже нападение Гриши-маленького и последующее преследование с попытками расправиться с ним.

Бойня у вокзала сделала обязательным и неотложным некоторое решение, которое до нее можно было очень долго обдумывать или даже вовсе уклониться от его принятия.

Так, например, по отношению к данному почтенному собранию Олегу Воронову следовало немедленно определиться: или арестовать его участников, или стать одним из них.

Эти господа долго интриговали, маневрировали и теперь, кажется, влипли во что-то нехорошее. И во всяком случае несходное с тем, чего они ожидали. И эта ночь оказалась совершенно непохожей на тот день, который они приближали, как могли.

– Так вы говорите, Григорий Генрихович, что золото роют в горах? – казалось, как ни в чем не бывало спросил Олег, обращаясь к Рюмину.

– Так точно, господин полковник, – ответил Рюмин, один из трех оставшихся в зале мужчин, – непременно в горах. В горах же его и прячут. Правда, уже в других. Не в тех, в которых его нарыли.

– С двадцатых годов, – раздался несколько заржавевший, но твердый голос Александра Нойгарда, – наши люди контролировали добычу золота в Сибири.

– И, что не менее важно, – подал голос третий мужчина, Озерков, – не только добычу, но и последующее распределение. Сколько шло вождю, в стольный город Москву, и сколько «по диким степям Забайкалья» уходило, уплывало все дальше, южнее и западнее, пока не достигало предгорий Северного Кавказа.

– Как удалось установить контроль? – спросил Воронов, которому теперь, в изменившейся обстановке, необходимо было знать все и с максимальной достоверностью.

– Туда, на Восток, попадало очень много наших людей. В основном бывших офицеров. Белых, красных… Неважно, из какой повозки они выпадали. Главное, что по личным качествам наши кадры значительно превосходили уголовников из низов. Неудивительно, что аристократы оказались и там лучшими. Буквально за несколько лет они установили свой контроль над рудниками и промыслами. И особенно плотным этот контроль был в области золотодобычи.

– Какая чепуха! – не сдержался Воронов. – Неужели диктатор не мог провести привычных для него репрессий и быстро восстановить полный контроль над столь чувствительной для него отраслью народного хозяйства?

– Значит, не мог, – менторским тоном пояснил Рюмин. – Один раз попытался, а больше не стал.

– Что же произошло?

– А ничего особенного. Просто доля Кремля в добываемом количестве упала почти до нуля. Сталин мог, конечно, довести дело до конца. Но для этого требовалось минимум несколько лет, пока не были бы вычищены старые кадры и заменены новыми. Но, во первых, у него не было гарантии в успехе этой гигантской всесибирской чистки. А во-вторых, и это главное, все эти годы Кремль не получал бы с Востока ни одной золотой тонны. Прекрасно организованный саботаж, вот как это называлось бы, господин полковник. И вождь знал, как это все было бы организовано. Сам был из таковских, чего уж там! А золото, по тогдашним обстоятельствам государственной политики, должно было поступать в закрома родины непрерывно. Вот поэтому-то вождь и мирился со своей долей.

– А какова она, кстати, была?

– О, мы старались не загонять хищника в угол. Государство получало не меньше половины, а в послевоенные годы даже и того больше. Процентов шестьдесят пять, семьдесят.

– Чудесно! Невероятно, но… превосходно. Но куда шла ваша доля золота?

– Небольшая часть тратилась, разумеется, на нужды движения. Но, как я уже это подчеркивал, мы не заговорщики и, следовательно, избавлены от многих видов затрат. В частности, мы, как правило, избегаем нелегального приобретения оружия.

– Хорошо, это небольшая часть. А остальное?

– В горах, мой мальчик, в горах. Где же еще? А если быть точным, то придется сказать и так: в пещерах и ущельях Кавказского хребта.

– Чечня? Осетия? Абхазия?

– Пещеры и ущелья, герр оберст, уважаемый Олег Юрьевич. Подземные озера и гроты, лесные завалы вокруг, представьте себе, каких-то огромных каменных дыр, воронок или жерл, уходящих зазубренными спиралями куда-то вниз и в сторону… Вы помните фильм Абуладзе «Покаяние»?

– Да. Прошло уже лет десять, не так ли, с тех пор, как он шел. И я был тогда совсем еще молодым. Можно сказать, подростком. Но этот фильм я запомнил хорошо.