Московский душегуб - [15]

Неожиданно метнул на нее темный, яростный, обволакивающий взгляд, тот самый, от которого самые строптивые подельщики мгновенно приходили в себя и задумывались о мимолетности текущей жизни. Таня даже не поморщилась. Улыбнулась преданной улыбкой дочери, у которой отец заблажил с похмелья.

– Елизар Суренович, вы великий человек, я это знаю и хочу сказать вам правду. У меня нет ни отца ни матери, я от них отреклась. У меня нет прошлого и нет будущего. И настоящее призрачно, как мечты гимназистки. Может быть, я исчадие ада, а может быть, и нет.

Но как бы то ни было, со мной вам придется забыть о своем величии. Вам меня ни напугать, ни подчинить не удастся в том смысле, как вы привыкли с другими. Забудьте об этом. Вы можете меня только убить. Мы оба знаем, как это несложно. Так и убейте сразу, не обижусь. Или говорите по существу. Я же не девочка по вызову.

Ее неожиданную отповедь, при которой она все же ухитрилась сохранить любезную доверчивую мину, Елизар Суренович принял со вниманием и беззлобно.

Ему не было жалко потерянного времени. –Он уж и не помнил, чтобы кто-то разговаривал с ним в таком тоне. Да и случалось ли это вообще? Она была права: прихлопнуть ее нетрудно. Все равно что жужжащей мухе оторвать головку. Но ему вдруг захотелось, чтобы она жила вечно, такая, какая есть, какая сидит перед ним: в строгом английском костюме, с пухлыми губками, с тайным ядом во взоре. Чтобы охладить запылавшее нутро, он запрокинул голову и допил вино до дна.

– Когда-нибудь, – сказал, он мечтательно, – милое дитя, в этой же комнате, на этом ковре ты станешь на колени и со слезами счастья на глазах, с моего позволения займешься французской любовью. Это будет переломный момент в наших отношениях. Потом мы подружимся и, возможно, я тебя удочерю.

– Если хотите, – насмешливо отозвалась Таня, – могу сделать это прямо сейчас. Удовольствие недорогое.

Елизар Суренович хлопнул в ладоши, и в мгновение ока на пороге возникла Маша Копейщикова, больше, чем обычно, взлохмаченная, в своей законной фетровой шляпе, но туго обернутая вокруг бедер вафельным полотенцем.

– Водки, – распорядился Благовестов, – и чего-нибудь закусить. Живо!

Таня Француженка завистливо поглядела ей вслед:

– Какая симпатичная обезьянка.

– Хочешь – подарю?

– Нет уж, спасибо.

Водки выпила не чинясь, полную рюмку. Расстегнула верхние пуговки у костюма. Теперь лицо у нее было сосредоточенным.

– Итак, слушаю вас, дорогой Елизар Суренович.

– Алешку Михайлова знаешь?

– Креста? Нет, лично не встречалась, но, конечно, наслышана.

– Справишься с ним?

Таня непроницаемо молчала.

– Ты что – оглохла?

– Это трудное дело.

– Я спрашиваю – да или нет?

– Все зависит от цены. И времени понадобится не меньше месяца.

– Но справишься?

– Почему бы и нет? У него одна голова.

Благовестов понюхал рюмку, скривился.

– Когда будешь в моих годах, переходи на сухое.

– Хорошо, я запомню.

"Век бы ее не отпускал отсюда", – подумал Елизар Суренович. Вслух сказал:

– Какие могут быть проблемы?

– Возможно, кто-то из его людей знает меня в лицо. У него большая кодла.

– Да, большая, – согласился Благовестов. – Вот мы ее немного и подсократим.

– Пятьдесят тысяч зеленых и, если понадобится, документы.

– Где надеешься отсидеться?

– В Европе, где же еще? Но паспорт нужен чистый.

– Хорошо, детали обсудишь с Грумом. Когда будешь готова, дашь знать. Но без особого сигнала – нини! Поняла?

– У меня правило – половина бабок вперед.

– Бедная, отчаянная девочка, – жалостливо усмехнулся Благовестов. – Да я тебе хоть всю сумму выдам авансом, мне-то что. Это твои трудности.

Она прекрасно поняла намек. Что-то в ней дрогнуло, нервным движением она открыла сумочку. Благовестов невольно глубже угнездился в кресле. Если бы ему был ведом страх, то сейчас как раз он бы испугался и даже подумал: не промахнулся ли Петруша, хорошо ли ее обшмонал? Но достала она всего-навсего пачку ментоловых сигарет.

– Вот и Гриша точно такой был, – сказал Благовестов, – то ничего-ничего, а то вдруг как тявкнет. Иной раз приходилось строгие меры принимать.

– Я не тявкаю, – улыбнулась Таня прежней детской улыбкой. – Я молчаливая.

– Да это я так, к слову… – Благовестов нажал какую-то кнопку, и в комнату заглянул бритоголовый Петруша. У него была особенность, которая сразу бросалась в глаза: головной мозг у него помещался в гениталиях. Когда он взглянул на Таню, то забавно, по-бычьи шмыгнул ноздрей.

– Что скажешь, Танечка, а? – почмокал губами Благовестов. – Хорош жеребец? Чистопородный, прямо из стойла. Хочется все же тебя одарить для знакомства.

Не взяла Машу, бери этого. Пригодится в хозяйстве.

Таня на безответного Петрушу не оглянулась.

– Спасибо, Елизар Суренович! Ваша щедрость поражает воображение. Но у меня свой такой уже есть. Зачем мне два?

– Наше дело предложить. Деньги получишь у Грума… Петруша, проводи гостью. Да гляди у меня, рукам воли не давай.

Петруша недовольно засопел. Благовестов прикрыл глаза как бы в изнеможении. Озорно на прощание сверкнул его черный зрак. Таня сигаретку не успела зажечь, как уже оказалась на улице. Петруша поймал такси. Из машины, уже на ходу, она послала ему воздушный поцелуй.