– Оно так и бывает, – заметил философски, – погонишься за рыбкой, тут тебе и карачун. Но виноват ты, Мишка!
– В чем виноват, дедушка?
– Кто просил за палку дергать?
– Да я вроде не дергал, плавно тащил.
– Рыбалка тебе не девок щупать. Сноровка требуется. Вы привыкли, понимаешь, бей, беги, хватай. Вот и распугал всю рыбу-то. Где она – рыба? Наловили – кошке на зубок. А ведь тут сазана полно и сом есть, да не с тобой, видно, его брать.
– Почему же, на ушицу хватит.
Подозрительная краснота сошла с дедовых щек, он протер худенькое, жилистое, но вовсе не дряхлое тельце синими кальсонами, после напялил их на себя. Шерстяной свитерок натянул на плечи. Скрутил цигарку, задымил.
– Все же славно, да, Мишуль? Не пропало утро даром.
И впрямь не хотелось уходить. Солнышко вскарабкалось повыше, разгладились морщинки на небесном своде. Птахи загомонили над полем, мир вокруг был безбрежен, спокоен. Москва с ее бредом и клекотом провалилась в тартарары, и страшно было подумать, что надо в нее возвращаться. Губин застыл в позе "лотос" и сквозь сомкнутые веки различал Таню Француженку, разметавшуюся на кровати в ночной безысходной неге.
Она была платной киллершей, маньячкой, и она была его суженой, трепещущей от любви, как птица в силках.
Совместить это все было почти невозможно.
– Ну че, Михаил? – бодро окликнул Кузьма Кузьмич. – Пару заходиков под завязку? Или сомлел?
– Сомлел, дедушка. Куда мне за тобой угнаться, за таким ныряльщиком. Пошли домой.
Старик повел окрест гордыми очами.
– То-то и оно. На работу вы нынче жидкие, как и на расправу. А токо там хороши, где груши околачивают.
* * *
…К их приходу Таисья Филипповна сладила блинцы: ужаристые, с румяными боками, со сметанкой, с медком. Таня помогала ей управиться, накрывала на стол. Обе женщины, молодая и старая, в одинаково перехваченных на голове косыночках, пересмеивались, шушукались и вернувшихся с ловли мужчин встретили единым возгласом:
– Живо руки мыть, гуляки, да за стол, пока не остыло!
– Кабы были все такие гуляки, чего бы вы кушали, озорницы, – унял девок Кузьма Кузьмич.
– Де ж ваш улов? – лукаво спросила старушка.
Кузьма Кузьмич торжественно передал ей пакет, где на донышке что-то сиротливо копошилось.
– Ну, это конечно! Год теперь пропитаемся! Да я ж тебе толковала, чумному. Какая нынче рыба! Людей уморили, рыбку, что ли, пожалеют?
Сели за стол, и тут же Таня прижалась к Губину горячим боком.
– Как плечо?
– Не болит. Совсем не болит. Бабушка опять намазала и перевязала. Я с тобой поеду.
– Куда это?
– Куда ты, туда и я. Ты ведь жениться на мне обещал.
– Куда, правда, ехать? – солидно встрял Кузьма Кузьмич, помолодевший и окрепший после водяной купели. – От добра добра не ищут. А, Михрюша? Останемся? Заживем коммуной. Мы рыбеху ловить, бабенки по хозяйству. Рази плохо. Посвободней будем, за вагончиком сгоняем, сюда перевезем.
Масленые блины – огромное блюдо и сковородка – подмели в один присест, под душистый крепкий чаек.
Только Таисья Филипповна мало кушала, пригорюнясь, задумчиво оглядывала гостей, словно сказать хотела что-то значительное, да боялась, не услышат.
Зато в закутке, куда Таня увела упирающегося сытого Губина, слова были сказаны решительные:
– Как хочешь, Миша, одна не останусь. Лучше сразу убей.
– Как у тебя головенка своеобразно устроена, – огорчился Губин. – Из всех положений – выход один.
Так-то ты изменилась?
– Ты во сне разговаривал. – Она глядела на него в упор блестящими яркими глазами, от которых не было ему спасения. Именно так, наверное, околдовывала она партнеров, перед тем как…
– Ты все звал: Таня, Танечка! Да так нежно, я чуть с ума не сошла. Мишенька, милый, не обманывай себя.
Мы с тобой повязаны навеки.
– Гляди, какое точное словечко нашла, воровское.
Конечно, повязаны. Спарились, как майские коты, вот и вся любовь.
– Успокойся, любимый, – пожалела его Таня. – Просто тебе нужно время, чтобы привыкнуть.
– К чему?
Таня потянулась к нему руками, губами, сияющим взглядом, но он отстранился.
– Вот что, девушка, скажи только одно: ты намерена меня слушаться?
– Конечно, любимый! Я же твоя раба.
– Останешься здесь и будешь сидеть тихо, как мышка. Пока за тобой не пришлю. Или сам не приеду.
Повтори.
– Ты правда вернешься? – спросила она.
* * *
Каждый век хорош наособинку. Средневековье, к примеру, запомнилось бескорыстным служением Прекрасной даме. Нашему веку тоже есть чем похвалиться: в нем люди научились делать удобные, легкие, пуленепробиваемые бронежилеты. Один из таких бронежилетов был на Вене Суржикове, когда на лесной дороге он принял на себя подряд несколько ударов в сто тысяч лошадиных сил. Конечно, он потерял сознание и сплавал ненадолго по ту сторону добра и зла, но уже через двадцать минут очухался, сел и огляделся. Как раз подъехал милицейский "рафик" с группой захвата на борту.
Пять задорных омоновцев высыпались на землю и взяли сидящего на земле человека в кольцо.
– Руки за голову, сволочь! – рявкнул их командир.
Суржиков нехотя выполнил команду.
– Быстро подскочили, ребятки, – похвалил. – Удостоверение в нагрудном кармане. Подойдите и возьмите.
Вскоре на этом же "рафике" Веня Суржиков подъехал к песчаному карьеру. Вокруг жилого вагончика бродила растрепанная женщина в вязаной фуфайке и с клюкой, словно чего-то искала. У нее был лунатический вид.
