Московский дневник - [44]
Александр Родченко. Часовой у Шуховской башни. 1929 г.
Я рассказал ей о Марселе. У Рахлиной никого не было, когда мы к ней приехали почти в десять. Это был прекрасный тихий вечер. Она рассказывала разные разности об архиве. В том числе что в секретных местах переписки некоторых членов царской фамилии была найдена невообразимая порнография. Разговор, следует ли это публиковать. Я понял истину умного замечания Райха, который зачислил Маню и Рахлину в категорию «моральных» коммунистов, которые обречены оставаться на средних постах и никогда не достигнут собственно «политических» высот. Я сидел на большом диване совсем рядом с Асей. На ужин была каша с молоком и чай. Я ушел без четверти двенадцать. Ночь тоже была замечательно теплой.
29 января.
День был почти до малейшей детали неудачным. Утром я около одиннадцати появился у Бассехеса и нашел его против ожидания уже бодрствующим, за работой. Но именно поэтому я не смог избежать ожидания в приемной. На этот раз задержка произошла из-за того, что куда-то запропастилась его почта; пока ее нашли, прошло не меньше получаса. После этого пришлось ждать, пока что-то будет отпечатано на машинке, и помимо того я получил для чтения какие-то только что написанные передовые статьи в рукописи. Короче, и без того нелегкие формальности, связанные с отъездом, оказывались при таком способе их урегулирования еще более утомительными.
В течение этого дня стало ясно, насколько неудачным был совет Гнедина провести таможенное оформление багажа в Москве.
Александр Родченко. Небо. 1935 г.
И когда я потом, переживая немыслимые трудности и подвергаясь из-за него издевательствам, думал о нем, я еще яснее, чем прежде, осознал верность одного из своих старых правил путешественника: никогда не обращать внимания на советы, данные людьми, которых об этом не просят. К этому же, конечно, следует добавить практическую рекомендацию: если уж перепоручил свои дела другому (как это сделал я), то надо строго следовать его указаниям. Но и Бассехес бросил меня в последний решающий день отъезда, и мне пришлось приложить неописуемые усилия, чтобы с помощью слуги, которого он отрядил мне, сдать i февраля-за несколько часов до отхода поезда – багаж. В этот день не удалось сделать почти ничего. Мы получили в милиции паспорт с выездной визой. Я слишком поздно сообразил, что сегодня суббота и таможня вряд ли работает после часа. Когда мы добрались до Наркоминдела, был уже третий час. Дело в том, что мы спокойненько прошлись по Петровке, потом зашли в дирекцию Большого театра, где благодаря Бассехесу мне пообещали билеты на балет в воскресенье, да еще были в Госбанке. Когда мы, наконец, около половины третьего добрались до Каланчевской площади, нам сказали, что таможенники только что ушли. Я сел вместе с Бассехесом в машину и попросил высадить меня на трамвайной остановке, чтобы ехать к Рахлиной. Мы договорились, что в половине третьего я зайду за ней, чтобы ехать на Ленинские горы. Она и Ася были дома. Известие, что я получу билеты на балет, обрадовало Асю не так сильно, как я рассчитывал. Важнее достать билеты на понедельник, когда в Большом театре будет «Ревизор». Безрезультатная суета этого дня так утомила и разозлила меня, что я ничего не мог ответить. Рахлина же пригласила меня пообедать у нее после прогулки. Я согласился и удостоверился, что Ася тоже будет. Наш поход проходил следующим образом: в самом начале, у дома, мы упустили трамвай, ушедший у нас из-под носа. Мы пошли дальше, в сторону площади Революции – наверное, Рахлина решила ждать трамвая там, потому что на этой остановке больше линий. Не знаю. Идти было не далеко, и меня утомила не ходьба, а ее беседа, полная непонимания и недоразумений, и утомила так, что я от полного бессилия сказал «да», когда она предложила вскочить на проезжающий мимо трамвай. Моя ошибка была уже в том, что я обратил ее внимание на трамвай, который она наверняка не заметила бы. Когда она уже была наверху, трамвай ускорил ход, и я, хотя и пробежал еще несколько шагов рядом, прыгать не стал. Она крикнула мне: «Я жду вас там», и я поплелся к остановке, которая была посреди Красной площади. Она же, видимо, посчитала, что я буду там раньше, потому что, когда я дошел, ее уже не было. Как выяснилось потом, она искала меня поблизости. Я же все это время ждал и не мог понять, куда она подевалась. Тогда я истолковал ее выкрик так: она будет ждать меня на конечной остановке – и сел на следующий трамвай нужного номера и проехал примерно полчаса по расположенной на другом берегу Москвы части города до конечной. Может быть, я, в сущности, и был настроен на такую поездку в одиночестве. Действительно, куда бы я ни направился, совместный поход с ней был бы для меня, скорее всего, гораздо менее приятен. Я был слишком усталым. Я был очень счастлив во время этой вынужденной и почти бесцельной поездки по совершенно незнакомой части города. Только теперь я смог оценить, насколько некоторые части пригорода были похожи на портовые улицы Неаполя. Я видел и большую московскую радиобашню, отличающуюся от всех башен такого рода, которые мне приходилось видеть. Справа от шоссе, по которому шел трамвай, попадались дворянские дома, слева были редкие сараи и домишки, чаще же – чистое поле. Деревенская сущность Москвы неожиданно открывается в пригородных улицах со всей откровенностью, ясно и безусловно. Возможно, нет другого такого города, в котором огромные площади оказываются по-деревенски бесформенными и словно размытыми после непогоды растаявшим снегом или дождем. На такой площади, уже не городской, но и едва ли деревенской, перед каким-то трактиром, заканчивался маршрут трамвая; Рахлиной там, конечно, не было. Я тут же поехал обратно, и у меня едва хватило сил добраться до дома, ее приглашению на обед я не последовал. Я ограничился тем, что перекусил государственными вафлями. Едва я оказался дома, как позвонила Рахлина. Я был в раздражении и вел себя очень сдержанно, однако был вдвойне приятно удивлен ее любезными, примирительными словами. Прежде всего мне стало ясно, что она не будет представлять происшедшее Асе в слишком смешном виде. Но сразу идти к ней я все же отказался, я слишком устал. Мы договорились, что я приду в семь. Я был приятно удивлен тем, что я был с ней и Асей один. Не помню уже, о чем шла речь. Запомнил только, что, когда я выходил вслед за Рахлиной, Ася послала мне воздушный поцелуй. После этого безуспешная попытка поесть чего-нибудь горячего в ресторане у Арбата. Я хотел заказать суп, а мне принесли два ломтика сыра.
