Московский апокалипсис - [15]

— Нет, не лучше. Надо уходить из города, это единственный способ уцелеть. А сегодня ещё не поздно сделать побег. Завтра французы расставят по всем заставам пикеты — тогда уже не вырвешься. Сегодня, немедленно, пока не налажен порядок!

— Значит, бежать?

— Да, пока светло. Правда, у нас теперь нет ни колец, ни серег. Больше не на что нанять телегу. Пойдём пешком. Пока в городе хаос — проскочим!

— Ева, неси башмаки покрепче! — скомандовала Шехонская. — И выкинь из баула всё ненужное!

Но камеристка не успела сделать и шагу, как снизу послышались чьи-то громкие нахрапистые голоса.

— Тихо!

Ахлестышев с Сашей заторопились в переднюю. Там пятеро рослых и, видимо, нетрезвых пехотинцев напирали на Клода. Судя по славянской речи, это были поляки. Один из них, с офицерскими эполетами, схватил француза за карабин.

— Пошёл прочь, коротышка! Этот дом реквизирован под квартиру нашего полковника!

— Нет, особняк уже занят! Мы пришли сюда раньше вас. Здесь квартирует полувзвод бригадира Обиньи из 5-го конно-егерского полка лёгкой кавалерии!

— Я поручик Лымарек. Легион Вислы объявляет дом своей добычей. Немедленно убирайся отсюда со своим паршивым бригадиром — Москва большая.

Тут поручик увидел русских и сразу окрысился.

— А, здесь свиньи! Ну, развлечение обеспечено.

Плотной толпой поляки двинулись по лестнице наверх. Клод, уже без карабина — его отобрали — шёл сзади и уговаривал их уйти, но его не слушали.

— Чей это особняк? — властно спросил Лымарек.

— Княгини Шехонской, — ответил Пётр, семеня сбоку.

— О! Русская княгиня? Никогда не имел, ха-ха! Сейчас испробуем её на вкус. Где она?

Ахлестышев почувствовал, как у него выступил на спине холодный пот… Пьяные наглые поляки явно не собирались церемониться с обитателями дома.

— Она… больна и плохо себя чувствует. Не встаёт с постели.

— А и не нужно ей вставать, я привык делать это лёжа, — как-то особенно мерзко ухмыльнулся поручик. — А ты кто?

— Я друг дома.

— Русский?

— Да.

— Очень хорошо! Довольно вы, русские собаки, попили польской крови. Теперь ты и хозяйка ответите нам за всё.

— Но я не пил никакой крови, ни польской, ни чьей другой!

— Ты ещё будешь дерзить?!

Поручик, не останавливаясь, сильно ударил Ахлестышева по лицу. Саша кинулся было на выручку другу, но сразу три тесака упёрлись ему в грудь.

— Товарищ, спокойно! — крикнул Пётр. — Может, ещё обойдётся…

— Не обойдётся, — с угрозой сказал Лымарек. — Вы теперь мои пленники. И заплатите за все польские унижения. А привычки у меня такие… особенные. Графа де Сада не читал? Сейчас увидишь это в действии.

Поляк открыл одну за другой обе двери и без стука вошёл в комнату княгини. Та медленно поднялась с тахты, одёрнула на себе платье.

— Кто вы и что вам угодно?

Поручик нагло, в упор разглядывал Шехонскую, потом сказал:

— Совершенная красотка! Тем лучше. У меня есть в запасе несколько хороших приёмов…

Лицо у Ахлестышева горело, в висках стучали молотки, из разбитой губы лилась кровь. Что же делать, что же делать?! Сейчас начнётся… Он умрёт прежде, чем увидит, что эти животные сделают с Ольгой — но его смерть ей не поможет! Конец, всему конец…

— У вас богатый дом, княгиня. Вероятно, он так и ломится от драгоценностей?

— Всё, что у меня было, уже забрали. Те, кто пришёл раньше вас. Можете спросить вон у того мсьё.

— Да, мы уже лишили княгиню её украшений, — крикнул сзади Клод. — Господа, ну пошутили и хватит! Не надо запугивать бедную женщину. Тут в самом деле не осталось ничего ценного, но Москва такая огромная! Мы же союзники, мы не должны ссориться! Давайте разойдёмся миром.

Но поручик не слушал его. Он долго и гнусно-сладострастно разглядывал Шехонскую, а потом сказал:

— Значит, ничего не осталось? Знакомые штучки. Мы догадываемся, где дамы могут спрятать бриллианты… Я должен тебя обыскать!

Когда до Петра дошёл смысл сказанного, он сделал вдруг то, чего сам от себя не ожидал. А именно, прыгнул на поляка, повалил его, уселся верхом и вцепился в горло. Он ни о чём не думал и ничего не соображал. Кроме того, что этот негодяй должен немедленно умереть… В комнате и сзади, в тесном коридоре, вспыхнула потасовка, но Ахлестышев лишь сильнее сводил пальцы. Кто-то из-за плеча ударил его прикладом по голове, но неудачно — приклад скользнул по темени. Затем послышалась возня, рядом сучили по полу чьи-то ноги. Стоны, крики, ругань… Пётр не решался обернуться, он торопился удушить противника, пока его самого не прикололи штыком. Поручик хрипел и извивался. Глаза его наполнились ужасом, лицо посинело. Ненависть к любителю графа де Сада захватила Ахлестышева целиком. В руках откуда-то взялась сила, а действиями руководила злая и твёрдая воля… И поручик, побившись ещё несколько секунд, обмяк и вытянулся на полу во весь рост.

Только теперь Пётр поднял голову и осмотрелся. Клод, худенький и вёрткий, бился в анфиладе на саблях с огромным поляком. Однако сразу стало ясно, что дела силача плохи. Нескладный на вид, француз оказался опытным и безжалостным рубакой. Ловко парируя удары противника, он успевал нанести ответные удары точно в цель. Уже трижды раненый, поляк начал потихоньку сдавать. Вот Клод отбил выпад, без замаха сунул клинок в глотку врагу и повернул кисть, словно отпирал ключом замок… Гигант схватился за разрубленное горло, оперся спиной о стену и застыл, хрипя и захлёбываясь кровью.