Московские сумерки - [96]

– Не думаю, что вы живете в Брянске. Надеюсь, неплохо провели время в гостях?

Алина не дала Мартину рта раскрыть и ответила за него:

– Да, неплохо. Мы повидались с дядюшкой.

– Поразительные перемены происходят у нас в стране, – заметила проводница. – Еще недавно вы не смогли бы привезти в Брянск мужа-иностранца.

– Перемены и в самом деле поразительны, – согласился Мартин, но вид у него был отнюдь не веселый – он гордился, что свободно владеет русским языком, и не верил предупреждениям Алины: помалкивать, чтобы из-за акцента в нем не угадали иностранца.

Мартин присел, намереваясь поспать сидя, но Алина думала иначе.

– Правильно ли будет, если я хоть временно перестану играть роль крутой бабы? – сказала она, залезая на верхнюю полку. – Не думаю, что я и дальше смогу выдерживать характер.

– А я и не знал, что это была сцена из спектакля.

– Если бы ты только знал, как мне тяжко все достается. Теперь я хочу просто забраться на полку и спрятаться подальше.

– А я вытянусь здесь, внизу, – с этими словами Мартин растянулся на нижней полке и закрыл глаза.

Он не думал, что заснет, но только заснул, как во сне ему послышался внезапный грохот обрушившегося горящего дома. Очнувшись, он понял, что поезд по-прежнему мчится к Москве, а проводница, с грохотом открыв дверь, стоит на пороге их купе. Пока он рылся в карманах, отыскивая билеты, она одарила его понимающей улыбкой, вышла и вернулась с постельными принадлежностями, показала напоследок, как изнутри запирать дверь купе.

– Какая же она любопытная, – заметила Алина с верхней полки.

Мартин снова уселся на полку с целой кипой постельного белья в руках.

– Негоже так говорить о женщине, которая проявляет заботу о нас, – сказал он.

– Не проявляет заботу, а шпионит за нами.

– С чего бы ей шпионить? – удивился Мартин, хотя и знал заранее ответ Алины.

– На этом держится вся наша система. Каждый шпионит за каждым.

– А за кем же шпионишь ты?

– Я ни за кем. Но если бы КГБ разыскал меня, то, конечно же, попытался бы заставить шпионить за Юрием, за Димой, за тобой, наконец…

Ее слова напомнили Мартину о Бирмане, о его требованиях, о чем он никогда и не заикался Алине.

– Кто-то узнал, что мы уехали в Брянск, – подумав, сказала Алина. – Кто-то выведал, что мы отправились в Старый Буян.

– Может, они раскрыли Юрия независимо от нас?

– И случайно оказались там именно в ту ночь, когда мы приехали? Ты что, веришь в подобные случайности?

– Нет, не верю. Ты права. Кто-то что-то пронюхал. Возможно, КГБ. Они могли выследить нас, когда мы зашли к Дмитрию. Мы по глупости поехали от него прямо на вокзал, а ведь он знал, что за ним следят, и предупредил нас об этом. Или, может, он и выдал нас?

– Дима никогда не сделал бы этого.

– Не сделал бы? И даже ради того, чтобы разлучить нас?

Последовало долгое молчание. Ее рука безвольно свесилась с верхней полки.

– Не знаю, – ответила она. Он взял ее руку.

– Мне жаль твоего брата, – только и вымолвил он.

Он должен был сказать это раньше. Но тогда он чувствовал, что нужно изо всех сил держать себя в руках, что необходимо сделать все, чтобы благополучно скрыться. Теперь же, когда Брянск остался позади, он ощутил в душе другое чувство – определенно не чувство безопасности, скорее облегчения, хотя оно и покоилось на пустом месте.

– Мне тоже жаль, – ответила она. – Ужасно сознавать, что твой брат мертв и никому до этого нет дела. А еще более ужасно, когда понимаешь, что его смерть, может быть, самый лучший выход для него.

Мартин не нашел что сказать и постарался перевести разговор на другую тему.

– Давай я приготовлю тебе постель, – сказал он, – лучше будет спаться.

– Не знаю, хочу ли я спать. У меня в глазах до сих пор стоит пожар. Бедный Юра. Бедные старики.

Голос ее сломался, но она сдержалась и не расплакалась.

Мартин развернул белье и стал заправлять одеяло в пододеяльник.

– Если хочешь спать там, на верхней полке, тогда слезай с нее, я постелю тебе, – сказал он.

Она спустилась вниз и принялась помогать ему. Они развернули накрахмаленные хрустящие простыни и застелили тюфяки на верхней и нижней полках, а потом запихнули одеяла в пододеяльники. Ее рука снова коснулась его руки, и она прижалась к нему боком. Он повернулся и поцеловал ее, она тоже ответила поцелуем. Он протянул руку назад, чтобы запереть дверь, и наткнулся на ее руку, нащупывающую защелку.

– Ласточка, – шепнула она Мартину. – Ты моя ласточка.

– А знаешь, что это слово значит по-английски? – тихо спросил он. – Оно означает такую маленькую птичку – «сволоу» по-английски. – Моя фамилия по-английски тоже означает пташку, очень похожую на сволоу.[13]

– Вот и хорошо, – ответила она. – Это хорошая примета.

Когда душевное волнение улеглось, Мартин заглянул наконец-то в свое сердце, где ещё таились остатки былого недоверия, и тщательно переворошил их. Что он, по сути, знает об этой женщине? Вот она спокойно спит в его объятиях на трясущейся полке в вагоне скорого поезда «Бухарест – Москва», эта прекрасная женщина, такая ласковая и в то же время отважная. Так что же он знает о ней? Что она видела, как убивали Хатчинса, и сама чудом избежала смерти? А сейчас вот это жестокое убийство Юрия. Может ли она быть, как непременно сказал бы Бирман, «торпедой КГБ», нацеленной на него, Мартина, на всех их, американцев? Может ли он вообще надеяться, что узнает ее лучше в этой стране, где все инстинктивно сторонятся чужеземцев, в стране, где даже проводница с одного взгляда вычислила, что он иностранец?