Московская ведьма - [43]

– Грустно, – ответила Марина, заканчивая с подмалёвком, – хотя, с другой стороны, в ней есть позитивная идея: двигайся и куда-нибудь да придёшь. Как побочным продуктом разбивания стены лбом может стать средство от головной боли. Если я, конечно, всё правильно поняла.

Велиор мягко похлопал в ладоши:

– Вы всё абсолютно правильно поняли, Мариночка, но основная мораль всё же не в этом.

– И в чём же?

– В том, что счастье неуловимо, как солнечный зайчик.

Марина задумалась: такая версия ей в голову не приходила.

– Возможно, вы правы… – начала она, но Велиор не дал ей договорить.

– Я всегда прав, Мариночка, – сказал он ласково до оторопи, – как бы вам ни хотелось думать иначе… кстати, может, прервёмся? Глаза должны немного отдохнуть от холста… посмотрим лучше друг на друга сквозь полные бокалы.

Марина оторвала взгляд от собственных художеств и поняла, что глазам действительно нужен отдых.

– Я бы с удовольствием, но без закуси я не буду, а то вырублюсь, как в машине…

Велиор широко развёл руками, как тот, кто всегда рад зрителям в театре эстрады:

– Обижаете, Мариночка.

Последовали два звонких хлопка, в конце комнаты открылась дверь, и из неё появился одетый по той же моде, что и Велиор, молодой человек, в котором Марина узнала вчерашнего гопника.

В его руках был серебряный, надо полагать, поднос, а на нём – высокая темно-зелёная бутылка, блюдо с фруктами и тарталетками, и два бокала такого же размера, как у Рембрандта на портрете с его Саскией.

Установив поднос на маленький резной столик, видимо, для подобных случаев и предназначенный, «гопник» с поклоном удалился. Марина и не подумала удивляться увиденному – наудивлялась, знаете ли.

Расположились прямо тут же. Марина присела на самый краешек кровати, а Велиор предпочёл вообще не покидать своего места, разве что немного сменил позу.

Рядом Марина и Велиор представляли, несомненно, великолепную пару: он – в костюме испанского франта, и она – босая, с растрёпанными волосами и в одной ночной рубашке.

Велиор умело разлил тёмно-красную жидкость по бокалам.

– Это портвейн, – пояснил он, – настоящий.

– За что пьём? – спросила Марина, катая в ладонях приятный на ощупь слегка пупырчатый апельсин.

– Сколько себя помню, всегда пью за одно и то же, – ответил Велиор, – за любовь.

Маринины глаза чуть не выскочили из орбит:

– За что, за что?

– За любовь, моя дорогая Марина! Это единственное, из-за чего смертному стоит коптить небо. Вы со мной согласны? Лю-ю-юбо-о-овь, – произнёс он нараспев, вознеся взор к потолку, – это когда не можешь ни о чём думать, кроме как о ней; когда понимаешь, что тебе без неё проще умереть, чем жить… ведь так?

Сказано это было без тени иронии. Зазвенели бокалы. Марина пригубила вино, потом сделала небольшой глоток. Портвейн был прекрасен, как, собственно, и всё в этой комнате. От удовольствия Маринины глаза сами собою закрылись – ей стало хорошо и спокойно. Беспокойство вороной отлетело прочь. Но более всего её радовало то, что она сидит. После нескольких часов стояния у мольберта ей вспомнился старый анекдот о том, что оргазм, это когда после похода снимаешь лыжи. Марина улыбнулась своим непутёвым ассоциациям.

– Чему вы смеётесь? – спросил Велиор.

Марина открыла глаза:

– Просто мне хорошо, вот и всё.

Велиор снова наполнил бокалы:

– Наверное, у вас ко мне есть какие-то вопросы? Если есть, задавайте сейчас. Потом будет поздно.

Марина хлопнула портвейна для храбрости, и с деревенским хрустом закусила жёлтым яблоком с кроваво-красным бочком.

– Проблема в том, – сказала она, сначала прожевав и проглотив, – что вопрос, с которым я к вам обратилась, как бы это сказать… разрешился сам собой.

Велиоровы брови комично взлетели наверх:

– Уж не хотите ли вы сказать, дорогая моя Марина, что за этот непродолжительный период времени, прошедший с момента нашей последней встречи, вы обрели любовь всей своей жизни? Или я вас неправильно понял?

Марина устало кивнула. Велиор тоже покачал головой в ответ, как бы над чем-то раздумывая, а потом вдруг неожиданно оживился:

– А не тот ли это высокий молодой человек, который сидел за мной вчера на сеансе и шумно дышал в затылок?

Марина кивнула второй раз.

– Браво мне! – крикнул Велиор. – А что он там делал?

Марина была уже слишком пьяна и измотана, чтобы играть в партизанку на допросе.

– Копировал мой, то есть, ваш портрет, чтобы потом заменить им оригинал. Миша – копиист, вы бы не заметили подмены.

– А я и не заметил. Только когда приехал домой, понял, что не хватает моей подписи, – Велиор поднял вверх оттопыренный большой палец. – Её ваш Миша скопировать не в силах.

У Марины перехватило дыхание и натурально замерло сердце.

– Вероятно, он сделал это, когда я одевался… шустрый молодой человек, ничего не скажешь… Одного не пойму: зачем ему это нужно?

Марина сбивчиво изложила свою версию отношений бессмертных и простых смертных в контексте изображений последних первыми.

Лицо Велиора вытянулось, а губы сложились так, будто он собрался издать долгое и протяжное «у-у-у-у». Некоторое время он пребывал в таком положении, а после раскололся в прямом смысле нечеловеческим хохотом.

– Марина, кто вам наболтал эту чушь? – сквозь слёзы вопросил Велиор. – Ну, скажите мне, кто?