Московская Русь: от Средневековья к Новому времени - [20]

Новые земли Среднего и Нижнего Поволжья, Низ, были плодородными и населены не очень многочисленными инородцами (татарами, черемисами, мордвинами, вотяками, башкирами). Здесь легко было ввести те же порядки, что и на старых московских землях: испомещать помещиков, жаловать вотчины боярам и монастырям. Низ следовало не только заселить, но и защитить, поэтому здесь строили крепости и селили в них служилых людей. Население умножалось за счет «называния» (термин тех времен — заманивание, приманивание, уговаривание) крестьян из «замосковных» мест, которые шли сюда, недовольные порядками в Центре: прикреплением их к земле во все умножавшихся поместьях. Шли они, собственно, в нарушение указов о запрете «выхода», о заповедных годах, но зато в согласии с общей потребностью освоения Низа и со старым, традиционным правом искать себе новой земли, рассчитавшись с миром к Юрьеву дню.

Многие, особенно холопы без «отпускных», то есть беглые, уходили дальше, в степи или в Дикое Поле, чаще называвшееся просто Поле, на Дон и даже на Терек. Там уже не было ни пашни, ни царской власти, и жило русское казачество. К середине XVI в. оно постепенно вытеснило («сбило») с Поля татар, поставило на реках небольшие «городки» и «Волги оба берега отняло». Казаки быстро умножались; уже в 1546 г. воевода из Путивля мог писать: «Ныне, государь, казаков на поле много, и черкасцев (т. е. запорожцев), и киян, и твоих государевых. Вышли, государь, на поле изо всех украин». Поле не входило официально в Московское (да и ни в какое) государство, но быстро заселялось выходцами из центральных и северных районов. Поэтому правительство с последней трети XVII в. хотело провести границу южнее, тем более что этого требовали и интересы обороны от набегов крымских татар. Границу, проходившую раньше по Берегу (по Оке и Угре), затем закрепили засечной чертой по линии Тулы, а позже передвинули южнее, на реку Быструю Сосну и Оскол. В узлах новых укрепленных линий ставили крепости — так возникли десятки будущих городов черноземной полосы, так называемых «украинских» и «польских» (от слов «окраина» и «поле»). В крепостях селились присланные из центра пушкари, стрельцы и другие военные люди, для которых вокруг города нарезалась пашня. Эти районы были населены и до этого, но только казаками, теперь отчасти терявшими независимость: они становились теми же служилыми людьми; получали названия «детей боярских», «служилых атаманов», в качестве своеобразных «поместий» за ними закреплялись их же места обитания. Они не хотели быть крестьянами, но им приходилось пахать пашню: ведь других работников на Поле не было, здесь неоткуда было взяться ни крепостным, ни холопам. Вооруженным и свободолюбивым людям приходилось не только нести подневольную теперь военную службу, но и вести собственное хозяйство, даже пахать «государеву», или «десятинную» пашню. Это нужно было для того, чтобы восполнить недостаток хлеба: раньше он целиком поступал с севера, но умножившемуся населению требовалось больше, а опустевшие старые районы давали его все меньше. Эту пашню пахали в виде повинности: зерно не доставалось пахарю, оно хранилось как военный запас, посылалось дальше на юг, в те крепости, которые не успели еще обзавестись своим хозяйством. Вместо крепостной зависимости беглецы угодили в «военную» и «пахотную».

Вместе с ростом напряжения на землях Юга увеличивалась нестабильность и в старом Центре. С 1570-х гг., когда начался отлив населения из старых районов, возникла прямая опасность для устойчивости социальной системы. Теряя рабочие руки, помещики теряли возможность служить: им становилось, как тогда говорили, «не с чего». Вспыхнула борьба за рабочие руки, крестьян сманивали и незаконно «свозили», насильно удерживали на своей земле и требовали от правительства соответствующих законов. Государство провело перепись, запретив на ее время переходы даже в Юрьев день («заповедные годы»). Дело быстро шло к общему закрепощению. Но запреты «выхода» и сыск беглых крестьян вызывали сопротивление, усиливали стремление уйти к другому хозяину или на «новые землицы»: крестьянин не хотел оставаться на той земле, к которой его «прикрепляли».

Приходилось искать лучшей доли и горожанам: посадский человек, торговец и ремесленник, несший тягло (государственные повинности), не мог конкурировать со служилыми людьми, то есть служившими в приказах, и стрельцами. Ведь эти люди тоже имели право производить ремесленные товары и продавать их на городских рынках — но они были освобождены от повинностей, то есть не несли городского тягла, и могли продавать свои товары дешевле. В систему обороны города входили «осадные дворы» помещиков и бояр — на них жили их люди, также свободные от тягла (дворники). Это относилось и к жителям монастырских дворов. Понемногу служилый люд вытеснял свободное, тяглое население старых «замосковных» городов (по образному выражению С. Ф. Платонова, великого знатока Смуты: «московский город умирал медленною смертью; вместо него вырастала крепость») и уходил в поисках лучшей жизни все туда же, на Юг.