Мошико и майор - [3]

— Это било в диревне, и еще диревня — это как село. В Ивановской области…

Подошла официантка. Мошико испуганно прижал палец к губам. Официантка оглянулась. Я тоже оглянулась, но ничего страшного не увидела. Мошико делал руками какие-то знаки. Мы с официанткой опять оглянулись: ничего.

— За-пи-сы-ва-ем, — одними губами прошептал Мошико, указывая на аппаратик.

— Не волнуйтесь, потом ненужное сотрем, — я успокоила рассказчика, и он продолжил:

— …жила дэвушка, она уже закончила шистнадцать лет, начинается сэмнадцать. Татьяна. На танцах к ней подошел грузинский парэнь… Високий, красивый. Зовут Тэодор…

Я удивилась:

— Как парня звали?

— Тэодор, коротко Идо. Идо патянул дэвушку нежно и патанцеваль. Татьяна думала, что сердце вибьется. Она еще нэ знала, что такое пацелуй. Стал ей подарки привозить: маленькие ципленки, вино… Она из бедной семьи, раз в месяц, наверное, кушает арбуз. А мясо не было, чтобы шашлык кушать. Свадьба било 2000 человек. И это все било во дворе. В Грузии. После свадьбы рождается дочка, потом малчик. Все хорошо, дэньги приносит… Много дэньги. Там комод, все четыре ящика полно дэньги. В один прекрасный день приходят ночью трое: пусть ваш муж отдаст, что у нас взяль. Они забрали пять тысяч яиц… пять миллионов яиц забрали, два миллионов ципленок, забрали все дэньги…

Мошико допил пиво.

— А Идо? — спросила я, жаждая крови. — Что эти трое сделали с Идо?

— Я же говорю, — Мошико попытался вытряхнуть на язык последние капли из кружки, — пять миллионов яиц забрали, ципленков… Как вам рассказ?

— Вы понимаете, — я начала осторожно, — это трагедия…

— Я вам даю, украшайте, где надо. Эту трагэдию мы сдэлаем. Комедию мы тоже сдэлаем. Вы у меня последняя надэжда. Дойдем до этого, я вам помогу: где лично, а где нэ хватает. — Мошико подвинул ко мне ракушечного попугая. Попугай грустил, склонив голову. Нос у попугая был розовый.

— Ну зачем? — я с сожалением отодвинула птичку. — Зачем вам выпускать книжку?

— Назло грузинам.

— Кому, кому назло?

— Для всей этой нации — грузины. Чтобы они поняли: бэз них я могу обойтись.

— Ну ладно, — я постаралась успокоиться, — но издать книжку стоит дорого. Десять тысяч, двенадцать…

Мошико оживился:

— Мы с женой палучаем три тысячи в месяц. Нам во-о-от так хватает. На три дня. Но есть же еще двадцать восемь дней… У меня очэнь, очэнь много дэньги. Вы это все записываете?

Я показала темный экран аппаратика.

— Уже нет. Откуда у вас много денег?

Мошико постучал себя по лбу.

— Когда Бог раздаваль ума человеку, он каждому даль. А вот некоторым забыль дать инструкцию, как пользоваться этим умом. Есть у меня еще что-то. Секрэт, никому не говорю, вам говорю. Поло машина. Я к ней придумаль такой пластик. На окна. Эта штука приносит миллионы! Мил-ли-оны! А можно еще больше. Вам только надо ходить в мусах…

— Мне? В автомастерскую?

— Они меня уже нэ пускают. Вы жэнщина, вас пустят. Памагите мне продать пластик, и я стану для вас самым любимым чэловеком…

Ресторан закрывался. Принесли счет. Мошико долго возился с мелочью, но вместо чаевых дал официантке мышку, сделанную из прозрачного, обточенного морем камня. Ушки у мыши были ракушечные: одно белое, другое — черное.

— Таут шель тэва (ошибка природы), — сказала официантка, глядя на Мошико. Но мышку взяла.

Мошико не успел спрятать кошелек в карман своих голубых брюк, как в его руку вцепился какой-то человек.

— Сволочь! По лестоланам ходишь… — Нападающий не выговаривал «р». — Вол! Волюга! Восемьсот шекелей!!! С малта месяца!! Велни долг, гад!

Кошелек упал на пол. Из него вылетели «облачные» визитки, автобусный проездной и несколько шекелей. Человек потряс кошелек, но выпала только еще одна мышка. Нападающий швырнул, почему-то в меня, пустой кошелек, отбежал на несколько шагов и встал в правостороннюю боксерскую стойку. Был он низенький и щуплый. Спортивные, видимо еще «союзные», штаны пузырились на коленях. Из ворота застиранной, потерявшей форму футболки торчала тощая шея. Лишь лицо было круглым, круглым и сморщенным, похожим на пролежавшее зиму яблоко. Мошико медленно отстегнул часы, положил на стол, рядом положил голубую кепку, вытер со лба пот, отсупил на несколько шагов и тоже встал в правостороннюю боксерскую стойку. Без кепки голова Мошико походила на коричневую грушу. Противники одновременно сделали несколько «холостых» ударов в воздух.

— Челюсть тебе вывелну, сука! — кричал «яблоко», срываясь на писк.

— Баран! Я его все равно искалечу… Эфим, разговор нэ закончен… — гудел Мошико.

Артур, воспользовавшись тем, что столик освободился, стал подметать. Визитки и мышка полетели в корзину для мусора. Я тихонько достала мышку и положила себе в сумку, рядом с попугаем.

В машине Мошико долго не мог успокоиться.

— Его нэ виличили. Чокнутый… Кричи-ит, как будто я ему полмиллиона долларов должен. Кормиль его дома, даваль еще коньяк грузинский. Это что, нэ дэньги? Я члэн Конгрэсса, просят рубль — даю три. Они там такие пончики поставили, павидло с микроскопом надо искать…

— Какие пончики, какой Конгресс? — спросила я.

— Еврэйский Конгрэсс, — сказал Мошико и уснул.

Мы подружились. Я стала приезжать на море пораньше. Мошико поджидал меня у входа на пляж. Мы вместе спускались к морю по крутой лестнице, Мошико пел: