Моряна - [80]
Уже совсем тихо тужила гармонь, и никто не подпевал, как вдруг, точно желая продлить припевы, торжественно протрубил в вышине лебедь.
В это время из-за шишей камыша показались парни и девчата; впереди шел краснощековский Илья с гармонью подмышкой.
— Зайдемте к Митьке Казаку, — позвала Мария, Туркина дочка.
— Лихоманка его мутит, — неохотно предупредил Тимофей Зимин. — С относа простыл он наскрозь.
Тимофей хотел было свернуть в проулок, чтобы уйти домой, — ему надоела гулянка, его донимали мысли о выходе в море.
Заметив, что Тимофей намеревается отстать и уйти домой, парни взяли его в кольцо, а Илья задористо сказал:
— Сегодня гульнем, а завтра, может, в море все ударимся!
«Все, да не все, — угрюмо подумал Тимофей. — Кто ударится, а кто и вслед поглядит».
— Брось, Тимоха!
— Зайдемте за Зинкой!
— Нюрки еще нету!
— Агафьи тоже!
Вошли в узенькую, кривую улочку, и когда Илья снова ударил в гармонь, парни громко запели:
И как бы в ответ им тоненько прозвучал девичий голосок:
Кирюха Цыганенок, в огромной шапке, выскочил вперед и ладно подзадорил:
Из-за угла дома Андрея Палыча вышли девчата, — шли они шеренгой, в обнимку. И когда поровнялись с парнями, Зинаида, подбоченясь, трогательно запела:
Девчата толкнули Зинаиду к парням; ее подхватил Цыганенок. В это время кто-то подставил Кирюхе подножку, — он упал, на него повалилась Зинаида.
— Куча мала!
— Мала-а-а!..
Воспользовавшись суматохой, Тимофей незаметно скрылся за угол.
Крики и смех ненадолго оживили Островок, и как только успокоилась молодежь, поселок опять заполонила пустынная глушь.
Впереди шли попарно Илья и Мария, за ними — Цыганенок и Зинаида, остальные двигались позади гурьбой, тихо посмеиваясь и перешептываясь.
— Эх, Сеньки нету! — пожалел кто-то из парней.
— А чего он тебе? — и Зинаида обернулась, пристально оглядывая ребят.
— И тебе бы за гулянку всыпал, и нам с ним веселей!..
Парни рассмеялись, а Зинаида не то шутя, не то серьезно ответила:
— Он к нам сватьев еще не засылал, а стало быть, и всыпать руки коротки.
Это пела Зинаида, подхватив Цыганенка под руку.
Когда проходили мимо мазанки дедушки Вани и заметили на пороге одинокого древнего ловца, все остановились и разом, дружно сказали:
— Добрый вечер, деда!
Слепой ловец слегка качнул головой:
— Добра ночь, ребятки-девчатки!
— Не спится, деда? — нагибаясь к нему, участливо спросил Цыганенок.
— Не спится, паренек. Никак не спится... Косточки ноют. Так ноют, хоть отломи да брось иль живой в могилу залазь.
Опираясь о плечо Цыганенка, Зинаида попросила:
— Загадай нам, деда, загадку!
Вытянув кривые, изуродованные простудой ноги, дед сказал:
— И крылья есть, а не летает, и без ног, а не догонишь.
Все задумались.
— Аэроплан! — отозвался Илья.
Отрицательно покачав головой, древний ловец повторил загадку.
— Рыба! Рыба! — звонко выкрикнула Зинаида.
— Она и есть, дочка.
— А вот отгадай, деда, — и Зинаида отошла немного в сторону, понизив голос, — кто с тобой говорит?
— Чего ж, дочка Андрей Палыча — Зинуха!
— А кто про аэроплан сказал?
— Илья. Сын Захара Минаича.
— А кто сказал про то, что не спится?
— Ну, будет, Зинуха! — недовольно сказал дед. — Поди, не дурее тебя?
— Ты чего? Обиделся, деда? — Зинаида подошла ближе.
— Нету, — он ласково потрепал нагнувшуюся к нему молодую рыбачку. — Ну, идите своей дорогой. Посмейтесь, пошумите... А то пареньки не седни-завтра в море уйдут, а девчатки горевать останутся.
Илья широко развернул мехи саратовской — гармонь заплакала, а Мария приглушенным, гортанным голосом затянула:
Улыбаясь, дедушка долго прислушивался к припевам молодежи. Ведь и он когда-то был таким же удалым пареньком, как Кирюха, как Илья... Но парни тогда не певали вот этого припева, что сейчас озорно вскинулся над поселком:
Долго еще пела молодежь и о том, что в районе заправляет теперь делами не стражник, а Гришка-рыбак в Совете орудует; похвалялись и тем, что скоро ловцы весла и паруса сменят на моторы, заживут артелью.
И нет, кажется, конца припевам, не дождешься... С трудом разгибая поясницу, дед выпрямился и, приговаривая свое обычное, шагнул в землянку:
— Ноют косточки... Освежить надо...
Достав из-под койки бутыль водки, настоенной на травах, дед опять вышел наружу. Он поднял голову, будто что видел своими черными впадинами глаз, и долго стоял так, прислонившись к косяку.
А ночь выдалась тихая, напоенная пахучими ветровыми запахами. С моря попрежнему тянул тепловатый зюйд-ост.
Глубоко и ровно дышал дед, вбирая бодрые, душистые волны ветра.
— Рассвет, должно, скоро. Освежу косточки и сосну часок-другой.
Присаживаясь на порог, он снял с горлышка бутылки чашечку и опустил в нее указательный палец, чтобы чувствовать меру и не перелить через край.
Только забулькала водка, как ловец насторожился, перестал наливать. Поблизости кто-то находился — у деда тонкое, обостренное чутье.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.