Моряна - [68]

— Цыц, дура! — прикрикнул на нее Мироныч.

Анна не унималась:

— Погодите! Скоро и вас за жирный задок возьмут, как в городе взяли вашего брата! Да еще как возьмут!

У Дойкина пошли багровые пятна по лицу, появляясь то на щеке, то под глазом, то на лбу.

— Ну и дура, — уже мягче и покачивая головой, пытался урезонить Анну Мироныч.

— Сам дурак!..

На шум спешил Лешка-Матрос, громко выкрикивая на ходу:

— Молодец, Анна Сергеевна! Так их! Так!.. Мы им покажем!..

— Пошли! — Мироныч тронул за рукав Дойкина, и они зашагали к своим посудинам.

— Просилась я в стряпухи или еще куда, — и Жидкова кивнула в сторону уходивших хозяйчиков, — а они насмехаются... — и стала подробно рассказывать Лешке про ссору.

Анна уважала Матроса и даже любила его скрытно. Пожалуй, он был единственный в поселке, кто не насмехался над нею и говорил с ней как равный с равной.

Другие называли ее по-всякому, рассказывали про нее и то, чего сроду не было; Лешка же говорил с Анной учтиво и всегда называл ее по имени-отчеству.

— Не знаю, Лексей Захарыч, чего и делать, — говорила она, шагая рядом с Матросом и печально поглядывая на проток. — Хочу работать, а ничего не выходит.

— А зачем ты к ним пошла? — задумчиво спросил Лешка. — Знаешь ведь их!

— Куда же мне идти, Лексей Захарыч?..

— Артель, Анна Сергеевна, будет у нас скоро. Ожидаем вот только Андрей Палыча. — И Лешка, улыбаясь, показал глазами на хозяйчиков: — А поделом ты их шугнула. Молодец!..

Дойкин и Мироныч были уже около своих посудин. Заметив поодаль Василия Безверхова, недавнего своего сухопайщика, Алексей Фаддеич жестко окликнул его:

— Василий Ильич!

Когда подошел к нему Безверхов, он с упреком сказал:

— Как же это, Василий Ильич, допускаешь такое? Тебя ловцы чуть в проток не сбросили, слышал я.

— Лешка да Макарка все, — оправдываясь, начал было Безверхов.

— Бумажку накатай в сельсовет! — сурово перебил его Дойкин. — А лучше — в район! Жалобу подать на Лешку надо, на Макарку, да и на других! Это же покушение на члена правления — на государственного человека! Это все одно, что покушение на советскую власть! Чего доброго, еще и дальше пойдут. — Он скосил глаза в сторону Анны и Лешки. — Не дадим спуску!.. И воровство пошло — тот же Коляка. На чужое добро посягают. Честному человеку, выходит, нельзя трудиться. А депутат сельсовета молчит. Сейчас же строчи бумажку, да покрепче. А я к вечеру в район направлюсь, заодно и прихвачу. Да смотри, покрепче пиши, так и валяй: покушение, мол, на жизнь советской власти!.. Не забудь и про Жидкову черкнуть: воду, мол, мутит. Слышал, как орала? А главный зачинщик — Матрос! И об Андрее Палыче, как о депутате сельсовета, скажи — никакого, мол, порядка в поселке нету...

Безверхов все порывался уйти, нетерпеливо поглядывая на свою реюшку, вокруг которой толпились ловцы.

— Напишу... Сейчас напишу... Сейчас... — твердил он, то и дело оглядываясь. — С Леной пришлю.

— Ты чего это? — спросил его Дойкин, видя, как тот все беспокойно озирается вокруг.

— Сеньку никак не найду! Хочу его взять заместо Тупоноса... А вон и они!

Из поселка спешили Елена и Сенька.

Направляясь к реюшке, Безверхов весело закричал:

— Скорей, Сенька! Скорей!..

У посудины Василия попрежнему разноголосо шумели ловцы; тут же был и Лешка-Матрос, который, расставшись с Анной, снова пришел сюда.

— Добрая реюшка! — значительно сказал он, сдвигая на затылок бескозырку.

И снова, как в самом начале, ловцы принялись разглядывать посудину, хлопать по бортам. Примостившись на носу реюшки, Василий Безверхов быстро строчил бумажку, часто слюнявя карандаш.

Подбежал запыхавшийся Сенька и, растолкав ловцов, перебросил на посудину узел.

— Пошли-поехали! — не отрываясь от письма, крикнул ему Безверхов.

— Сию минуту, Василий Ильич, сию минуту...

— Ни одной минуты! — недовольно сказал Безверхов, поднимаясь и складывая исписанную с обеих сторон бумажку. — Пошли-поехали!

— Давай, давай! — Сенька кому-то махал рукой.

— Чего ты? — спросил его Василий, переходя на корму реюшки. — Ждешь кого?

— Зинка там бежит!

— А-а-а... — Василий усмехнулся, когда заметил дочку Андрея Палыча, что спешила из поселка на берег. — Только скорей, Сенька, прощайся!

Парень быстро пошел навстречу Зинаиде.

— Лена! — окликнул Василий жену.

И когда та подошла к нему, он, передавая ей бумажку для Дойкина, осторожно зашептал на ухо.

— Ладно, ладно, — взглянув по сторонам, Лена сунула ему что-то в руку. — Грамотка, «богородицын сон»... От всех напастей... К бабке Анюте забегала.

Посмотрев на синий лоскут, в котором была завернута переписанная на бумагу молитва, Безверхов недовольно спросил:

— Верно, трешку стоит?

— До улова, Вася. Тогда и отдадим.

В стороне от других стояли Сенька и Зинаида.

Молодая рыбачка что-то говорила парню. Черная прядка волос то и дело падала ей на белое лицо и закрывала — то один, то другой — круглые черные глаза. Зинаида легким движением руки откидывала прядку, но она снова падала ей на лицо; тогда рыбачка убрала назойливую прядку под пуховый платок.

— Сенька! — Василий взмахнул шестом. — Пошли-поехали!

Лешка-Матрос, посмеиваясь, погрозился Зинаиде:

— Расскажу вот батьке про твое любованье. И Косте расскажу!