Моряна - [17]

— А как у тебя? — спросила Глуша подружку и кивнула на ее выпуклый живот.

— С вечера, как ты ушла, тошно было, схватки мучили, а потом полегчало...

Настя снова затянула песню о погибшем ловце.

— Дай-ка и мне игличку, — попросила Глуша и, сбросив с себя коротушку и платок, придвинулась ближе к сети. — С весны ведь, как говорили, совместный, артельный лов у нас будет, и я, значит, тоже должна помогать.

Не переставая петь, Настя согласно кивнула головой и подала подружке деревянную иглу.

Дожидаясь утра, а с ним и возвращения своих ловцов, рыбачки чинили сети и неторопливо, вполголоса тянули все одну и ту же песню...

Глава пятая

Вслед за Турками в Островок прикатил краснощековский Булан; был он весь в пушистом белом инее, в санях лежал застывший Коляка.

Когда старый Турка пустил Булана в даль Каспия, Коляка, чувствуя, что он замерзает, что приходит ему конец, кое-как выполз из саней, ухватился за оглоблю и беспамятно побежал вровень с лошадью.

Это согрело ловца, разогнало в нем кровь, и он наконец сообразил, что лошадь идет не к берегам..

Повернув Булана в обратную сторону, Коляка, окончательно надорванный бегом, в изнеможении повалился в сани; изредка приподнимал он голову, проверяя, так ли идет Булан.

Все глубже и глубже зарывался ловец в сено, и когда ударял шурган, он уже крепко спал.

В устье Волги, где еще с осени были наворочены подвижкой льда ухабы, Булан чуть не выбросил ловца; сани, съехав с одной льдины в провал, встали на полоз, и Коляка очнулся; хватаясь за ободку саней, он едва удержался, когда лошадь рванула из провала.

Бурно начиналась заря; пылающий багровый восток окрашивал в цвет крови однообразные приморские снега.

Отупело посмотрев вокруг, Коляка снова опустился на сено и впал в забытье...

Булан уже вбегал в Островок, а ловец не знал об этом; и не в состоянии был двинуть окаменелыми ногами и безразлично думал о конце своей суровой ловецкой жизни.

«На роду, стало быть, написано... — безмолвно примирялся он со смертью. — И батька, затертый осенью льдами, сгиб в море... И дядька... И брательник...»

Коляка ощущал себя, свое стынущее тело только тогда, когда вспоминал жену и ребят; в это время беспокойно шевелилось сердце, хотелось подняться и снова побежать с Буланом, чтобы не пропасть, не замерзнуть. Но сил в закоченелом теле не было, и ловец, тупо разглядывая камышовую ободку саней, опять думал о своем конце.

По улицам поселка Булан бежал шустро, высоко вскидывая голову, и потихоньку ржал, радуясь близости своего двора.

Коляка лежал в санях недвижно, попрежнему тупо рассматривая ободку саней остеклянелыми глазами. Он даже не слышал, как ловцы и рыбачки Островка окружили сани, тревожно и громко кричали:

— Гони лошадь к Колякиному двору!

— Сам гони, с мертвецом-то!

Большой, черный Цыган наклонился к Коляке и поднес к его рту ладонь. Толпа притихла.

— Дышит, — уверенно сказал Цыган. — Живой еще!

Снова зашумели ловцы и рыбачки:

— Гони лошадь!

— Кричи жинку!

— Кадку надо готовить с холодней водой — отойдет!

— Водкой отогревать надо!

— Снегом!

— Ледяной водой лучше!

Толпа шла за санями и без умолку шумела. Лошадь вел под уздцы широколицый Илья, сын Краснощекова.

Сам Захар Минаич не вышел из дома — у него от страха отнялись ноги, обмороженные много лет тому назад. Он сидел на кровати и, разглаживая их, нетерпеливо поглядывал на дверь, в которую то и дело вбегала на секунду Марфа и, сообщив, что происходит на улице, вновь спешила на двор.

«Чорт меня дернул спутаться с этим болваном! — с досадой думал Захар Минаич о Коляке. — Что теперь будет? Неужели попался он Турке?..»

Марфа рассказывала, что Турки возвратились с моря еще на заре; проезжая мимо краснощековского дома, они на приветствие Марфы почему-то не откликнулись.

Отсюда и сомнение и страх у Захара Минаича.

— В дом повезли! — крикнула вбежавшая в горницу жена. — Живой еще!

Захар Минаич, выпучив белесые глаза, свирепо рявкнул на Марфу:

— Дура! — и от злобы у него затряслись розовые, сытые щеки. — Вот ду-ура!

Упираясь руками о матрац, он попытался спустить ноги с кровати, но они затяжелели и не двигались.

— Говорил тебе, узнай: не попался ли Коляка, что с ним...

— Как же узнаешь? — начала было оправдываться Марфа. — Он же замертво лежит в санях...

— Как же, как же! — передразнил Краснощеков жену. — Закаркала, ворона!

— Замертво... в санях... Захарушка...

— Молчать! — вскричал Захар Минаич и упал с кровати на пол.

— Ой! — и Марфа бросилась к нему. — Так убиться можно!

Закусив нижнюю — жирную и толстую губу, он пополз к окну. Марфа, не зная, что делать, бестолково суетилась вокруг мужа.

— Захарушка... Что ты... Захарушка...

Около окна Захар Минаич приподнялся и, опираясь локтями о подоконник, глянул на улицу. Толпа, окружив сани, медленно двигалась к Колякиному дому.

— А Илья где? — и Краснощеков попытался приподняться на ноги.

Жена поспешила к нему на помощь.

— Лошадь повел, — тихо сказала она, подымая мужа подмышки.

— Зачем?!

— Захарушка... Да что ты кричишь? Повел он лошадь, потрется среди ловцов, — может, что и узнает.

Захар Минаич при помощи жены уселся на стул. Ноги, словно железные болванки, тяготили тело.