Моряк из Гибралтара - [94]

Женщина произнесла еще какую-то длинную фразу. Раздражение Леграна не производило на нее никакого впечатления.

— Она сказала, что сильные и смелые мужчины есть повсюду.

— Где,— спросила Анна,— находится этот шрам?

Я задержал дыхание. Анна приблизилась к женщине и спросила ее, не Леграна. Женщина не умела лгать. Но ей не хотелось говорить правду. Чувствовалось, что она что-то скрывает.

— Где? — еще раз спросила Анна.

Мне показалось, что женщина решила уступить. Но она не отвечала. Она смотрела на Анну глазами приговоренной к смерти, потом подняла палец, голубой как перст судьбы. Я закрыл глаза. Когда я открыл их, голубой палец остановился под ее левым ухом, на шее. Она закричала. Легран перевел:

— Это удар ножа. Ему было тогда двадцать лет.

Анна не слушала. Она прислонилась к столбу, ее лицо исказилось страхом. Закурив, она сказала:

— Нет, не то.

Легран не стал переводить. Он выглядел разочарованным.

— Не то,— повторила Анна и сделала отрицательный жест рукой. Глаза ее наполнились слезами. Женщина увидела это. Она взяла Анну за руку и засмеялась. Анна тоже засмеялась. Я отошел.

— Она врет,— заявил Легран.

— О нет,— возразила Анна.

Я направился к куду. Эпаминондас пошел вслед за мной. Теперь голова куду была в огне. Мужчины перенесли огонь и начали отрывать от боков куду длинные золотистые куски. Почувствовав на плече руку Эпаминондаса, я взглянул на него. Он улыбался. Я тоже попытался улыбнуться, но у меня не получилось. Куду, подумал я, сжимает мне сердце.

Подошла Анна с женщиной, которая теперь все время смеялась, как ребенок. Женщина что-то сказала Леграну.

— Она сказала,— перевел Легран,— что вы должны попробовать.

Она сама оторвала от бока три куска, истекающие соком, и протянула нам. Только тогда я поднял глаза на Анну.

— Это так вкусно, куду…— произнесла Анна.

У нее снова было лицо, которое я хорошо знал. В ее глазах плясали отблески пламени.

— Самая вкусная в мире еда,— согласился я.

И только молоденькая негритянка, я думаю, поняла, что мы любим друг друга.

Мы вышли на следующее утро. Легран остался в деревне дожидаться Жеже. Он дал Анне адрес в Леопольдвиле, по которому она могла переслать обещанную сумму. Мы распрощались, наговорив друг другу массу любезностей. Анна поцеловала женщину.

Мы задержались в Леопольдвиле дольше, чем предполагали. За время нашего отсутствия сгорела яхта. Когда ее загружали мазутом, Бруно по небрежности бросил рядом с цистерной горящий окурок. Когда мы приехали, «Гибралтар» еще дымился. Огонь пощадил только бар и верхнюю палубу. Мне не показалось, что после нашего возвращения от монбуту Анна пребывала в подавленном состоянии.

— Одной яхтой в океане стало меньше… Мне кажется, это облегчит концовку твоего американского романа.

Интересно, что после случившегося Бруно тоже стал серьезным. С этого времени он находился в отменном настроении. Нам рассказали, что, когда прибыли пожарные, он хохотал как безумный; можно было подумать, что он действительно сошел с ума. Но Лоран, как сумел, объяснил всем прибывшим, что часто пожары возникают сами по себе, по самой незначительной причине. Весь вечер мы думали, что делать дальше: выбираться ли отсюда на пассажирском теплоходе или покупать другую яхту. И решили купить другое судно, чтобы не расставаться и чтобы каждый остался при деле. В Леопольдвиле мы приглядели только старую яхту, намного меньшую, чем «Гибралтар», и менее комфортабельную. Но это никого не смутило. По правде говоря, в ней все-таки было что-то от «Гибралтара» — экс-«Анны» и экс-«Кипра».

Мы установили антенну и покинули Леопольдвиль. Через два дня мы получили сообщение из Гаваны и направились в Карибское море.

Лоран покинул нас в Пуэрто-Рико. Эпаминондас чуть дальше, в Порт-о-Пренсе. Бруно оставался с нами подольше, в надежде обрести новых друзей, пока не вернутся прежние.

У Карибских островов море было необычайно красивым. Но писать об этом я пока не могу.