Морверн Каллар - [49]

Корабельный гудок возвестил, что сейчас врубят подсветку: девушки топлес в шортах и бусах выделывались под музыку с парнями в шортах и бейсболках. Какая-то парочка обжималась на подушках, а может, и чем другим занималась – разве разберешь в такой темноте, даже при подсветке?

Попадались и одиночки вроде меня, потягивающие «Ред буллз». Вновь наступила темнота, после того как Sacaea просигналил корабельным гудком.

Пошли биения гипнотического пульса. Неразличимые во тьме, ноги не прекращали двигаться по полу среди бутылок воды, тело вниз от талии подчинялось биениям и характерным басовитым звукам волынки. Порой в движение втягивались торс и руки, откликаясь на короткие электронные сигналы или мелодию, выданную синтезатором. Иногда я растопыривала пальцы. А ключи всё колотились о грудь.

Волосы, слипшиеся от пота и минеральной воды, хлестали по лицу, так что мне приходилось снова и снова откидывать их со лба. То, что Sacaea творил с музыкой, превращало все действо в одно большое путешествие сквозь тьму. Когда мы нуждались в передышке, эмбиент помогал нам расслабиться; затем потихоньку нагнеталось напряжение, чтобы ввергнуть нас в хардкор и удерживать в жестком ритме как можно дольше, пока опять не накатит ласковыми волнами звучание синтезатора.

Я потеряла свою бутылку с водой. Вытягивая вверх пальцы, чтобы коснуться неуловимых лучей лазера, чувствовала, что юбка, должно быть, уже собралась высоко на бедрах от этих вихляний под дробный ритм хардкора.

Я оказалась так близко от кого-то – парня или девушки, – что в меня летели брызги пота, когда этот кто-то выбрасывал вверх руки или вскидывал голову под новый ритм. Я отступила влево. Чья-то щека прижалась к моей голой спине, ровно между лопаток. И все ж это было частью танца. Если бы не полное растворение в ритме, лицо, уткнувшееся в потную спину, несло бы в себе иной смысл. Сейчас твое тело не принадлежало тебе – оно было частью танца, музыки, рейва.

Лицо отстранилось, чьи-то пальцы прикоснулись к моей шее, а я дотронулась до чьих-то скул и осознала, что они принадлежат мужчине, ощутив под пальцами бородку.

Я прогнулась вперед, ожидая ласки. Наши тела ниже пояса продолжали двигаться в ритм. Никаких порицаний: он не знал меня, я – его. Я приняла поцелуй, пальцами коснулась влажного локона, свисающего за ухом, как шнурок от монокля. Чтоб удержать равновесие в поцелуе, мы отступили назад; светящаяся в темноте голая рука взяла меня за ухо. Локоть уперся во влажную мягкость женской груди. Я высвободила руку и обняла девушку. Мы танцевали втроем, пока не утихла пульсация бита. Я повернула голову и впилась глубоким поцелуем в мужской рот. Мужская рука скользнула по мне, позволяя себе некоторые вольности; я вывернулась и стала пробираться влево. Нога нащупала край ковра, но невозможно было определить, в каком конце зала я нахожусь. Я двинулась влево, но налетела на колонну, споткнулась о чью-то ногу и тут увидела свет, когда кто-то, проходя, отодвинул занавес у кондиционера. Протиснулась между двумя фигурами.

В изогнутом коридоре стало видно, что мои ноги лоснятся от пота. Как и живот, который выглядывал из-под рейвовой маечки, – нелепое зрелище. Из-за занавеса вынырнул парень, и мы окинули друг друга изучающими взглядами. Я зашагала к туалетам. Зашла в кабинку. А когда все сделала и встала, на темном сиденье остались разводы талька. Я улыбнулась. Отмотала немного грубой на ощупь туалетной бумаги и промокнула пот.

В коридоре оглянулась на занавес, затем посмотрела в другую сторону, где стояли фруктовые автоматы. Я направилась к автомату «Формула-1», возле которого отирался тот парень.

– Марки? – спросил он.

Я протянула деньги за одну. Он посмотрел по сторонам и вложил мне ее в ладонь. Я проглотила марку, прежде чем дошла до занавеса.

В ушах гудело, стробоскоп высвечивал обратный путь через сады. Вот я миновала гранатовое дерево и свернула на променад. Прогулялась к дальнему его краю, поглядывая на толпы поздних гуляк, болтающих и смеющихся за столиками в дискобарах. В дальнем конце присела на бордюр за мерцающей рекламой пива. Пробежала взглядом вдоль прибрежной дороги к домам, которые показывала мне женщина с южным акцентом из жилищного агентства в тот день, когда я выбирала квартиру.

Встала и переместилась выше, на камни. Смотрела, как вращается купол маяка на краю плато. Подо мной среди скал седые старики ловили рыбу. Длинные удилища крепились на рогатках, вкопанных в песок. В удочки, похоже, были вмонтированы батарейки, потому как на самом конце светились, покачиваясь в темноте, зеленоватые огоньки. Немного поодаль на раскладном столике, по краям которого шла призрачно светящаяся полоса, рыбаки установили газовую горелку. Эти трое стояли так близко к свечению, что их лиц было не разобрать. Они прикладывались к маленьким стаканчикам. Перед огнем в бутыли горело рубином вино.

Я развернулась и пошла. В низкой поросли меж дачными домиками разливался стрекот сверчков. Я добрела до начала большого проспекта, застроенного многоквартирными домами.

Впереди фонари освещали здание справа и часть тротуара. Стояла тишина. Я вступила в круг света. Человек сорок сидели в молчании за столами на открытой веранде. Было что-то жуткое и притягательное в том, что живые люди сидят в полной тишине, – не оторваться. Они сидели, как обычно сидят в барах и ресторанах, и официант сновал между ними с подносом, но никто не разговаривал и не смеялся. Потом я разглядела карты. Это был бридж-клуб. Шум моря слышался где-то над крышами. Некоторые из игроков стали пристально поглядывать на меня, и я пошла себе дальше.