Морской ястреб. Фаворит короля - [72]

Голос сэра Оливера прервал воспоминания Розамунды.

— Но оставим это, — сказал он, — и вернёмся к нашей истории. Я дал убежище этому малодушному трусу и тем самым навлёк подозрения на себя. А поскольку у меня не было возможности оправдаться, не выдав его, я молчал. Подозрение обратилось в уверенность, когда женщина, с которой я был обручён, с поразительной лёгкостью поверила самым гнусным слухам обо мне и, не обращая внимания на мои клятвы, открыто разорвала нашу помолвку, таким образом признав меня перед всеми убийцей и лжецом. До сих пор я излагал факты. Ну а теперь выскажу предположение. Оно основано на догадках, но попадает в самое яблочко. Негодяй, которому я предоставил убежище и служил ширмой, судил о моих душевных качествах по собственным меркам. Он боялся, что я не справлюсь с новой ношей, лёгшей мне на плечи; боялся, что я не вынесу её тяжести, всё открою, приведу доказательства и тем самым погублю его. Его страшило, что я могу рассказать не только о его ране, но и об одной подробности, которая могла иметь для него ещё более пагубные последствия. Я говорю о некоей женщине — блуднице из Малпаса. Она могла бы рассказать про соперничество, вспыхнувшее из-за неё между убийцей и вашим братом. Ведь стычку, приведшую к гибели Питера Годолфина, вызвала низкая, постыдно грязная причина.

— Как вы смеете клеветать на умершего! — впервые прерывая Оливера, воскликнула Розамунда.

— Терпение, сударыня, — приказал корсар. — Я ни на кого не клевещу. Я говорю правду об одном мёртвом с целью открыть правду о двух живых. Выслушайте меня до конца! Я слишком долго ждал и много перенёс, чтобы всё рассказать вам. Итак, этот негодяй вообразил, что я ему опасен, и решил избавиться от меня. По его наущению меня однажды ночью похитили и доставили на корабль, чтобы отвезти в Берберию и там продать в рабство. Такова правда о моём исчезновении. А убийца, которого я спас столь дорогой ценой, устранив меня, извлёк гораздо большую выгоду, нежели сам на то рассчитывал. Одному Богу известно, была ли надежда на такую удачу ещё одним искушением, побудившим его отделаться от меня. Со временем он унаследовал мои владения, а потом и место в сердце неверной, бывшей некогда моей невестой.

Наконец Розамунда очнулась от ледяного оцепенения, в котором до сих пор слушала рассказ Оливера.

— Вы говорите… что… Лайонел?.. — Голос её прервался от негодования.

И тут Лайонел вскочил и выпрямился во весь рост.

— Он лжёт! Он лжёт, Розамунда! Не слушайте его!

— А я и не слушаю, — ответила Розамунда, делая несколько шагов по террасе.

Краска залила смуглое лицо Сакр аль-Бара, и его взгляд, загоревшись гневом, обратился на Лайонела. Не говоря ни слова, корсар угрожающе направился к молодому человеку; тот в страхе попятился от него.

Сакр аль-Бар схватил брата за руку и сжал её своими стальными пальцами.

— Сегодня мы добьёмся правды, даже если нам придётся вырвать её из вас раскалёнными клещами, — проговорил он сквозь зубы.

Он выволок Лайонела на середину террасы, где стояла Розамунда, и заставил его опуститься на колени.

— Вам что-нибудь известно об искусстве мавританской пытки? — спросил он. — Возможно, вы слышали про нашу дыбу, колесо или «испанские сапоги». Всё это — не более чем орудия сладострастного наслаждения в сравнении с берберийскими приспособлениями для развязывания упрямых языков.

Розамунда сжала руки и, побелев от напряжения, застыла перед корсаром.

— Трус! Изверг! Низкий отступник! — восклицала она.

Оливер отпустил руку брата и хлопнул в ладоши. Не обращая внимания на Розамунду, он смотрел на дрожащего от страха Лайонела, скорчившегося у его ног.

— Что вы скажете о горящем между пальцами фитиле? Или вы предпочитаете для начала пару раскалённых добела браслетов?

По зову корсара — как и было условленно — на террасу вразвалку вышел приземистый рыжебородый человек в тюрбане.

Носком туфли Сакр аль-Бар пнул брата.

— Подними голову, собака! — приказал он. — Внимательно посмотри на этого человека и скажи, узнаёшь ли ты его. Посмотри на него, говорю я!

Лайонел посмотрел на пришедшего и, поскольку вид последнего не пробудил в нём никаких воспоминаний, брат объяснил:

— Среди христиан его звали Джаспером Ли. Он и есть тот шкипер, которого вы подкупили, чтобы переправить меня в Берберию. Когда испанцы потопили его судно, он попал в свои собственные сети. Потом он оказался в моих руках и, поскольку я не стал его вешать, сделался моим верным помощником. Если бы я думал, что вы поверите его словам, — продолжал Сакр аль-Бар, обращаясь к Розамунде, — то приказал бы ему рассказать вам обо всём, что ему известно. Но я уверен в обратном и прибегну к другому способу. — Он снова повернулся к Джасперу. — Прикажи Али раскалить на жаровне пару железных наручников и держать их наготове.

Джаспер отвесил поклон и удалился.

— Браслеты помогут нам услышать признание из ваших собственных уст, брат мой.

— Мне не в чем признаваться, — возразил Лайонел. — Своими злодейскими пытками вы только можете принудить меня ко лжи.

Оливер улыбнулся.

— О, несомненно, ложь польётся из вас куда охотней, чем правда. Но, можете мне поверить, правду мы тоже услышим. Под конец.