Морской офицер Франк Мильдмей - [136]

Я приехал на фрегат и сказал старшему лейтенанту о приглашении; будучи весьма добрым человеком, он взялся помогать мне всеми средствами, хотя фрегат не был в таком порядке, чтоб его показывать, но обещал послать за ними шлюпку к адмиралтейской пристани завтра в час пополудни.

Я пришел к завтраку в назначенный час. Адмирал не явился, но дамы все были готовы, и меня представили их дяде, откровенному, вежливо говорящему человеку, с сильным произношением в нос. Завтрак был очень хорош, и так как мне предстояло еще много дел, то я старался ковать железо, покуда горячо. Удовлетворивши несколько потребностям голода, я обратился с вопросом к моей прекрасной соседке, прося сказать мне, не родственница ли им одна дама, имеющая одинаковую с ними фамилию и которая также из Филадельфии.

— О, да, как же, она нам родственница, — сказали все дамы вдруг, — но мы не видели ее уже семь лет. Когда видели вы ее в последний раз?

Я отвечал им, что сам не видел ее также несколько времени, но что последнее известие я имел о ней от одного моего приятеля, встретившегося с ней в Турине на По. Едва я успел произнести последние слова, как чай, кофе и шоколад брызнули у них из рта, сами они выскочили из-за стола и, подобно молодым сернам, рассыпались в разные стороны по комнатам, помирая со смеху и оставив меня одного с их дядей.

Признаюсь это донельзя удивило меня и было мне несколько неприятно.

Я спросил, не сделал ли я чего-нибудь особенного или не сказал ли чего смешного, или непристойного и присовокупил, что в таком случае никогда не прощу себя за это.

— Милостивый государь, — отвечал М'Флин, — я очень уверен, что вы не разумели ничего неблагопристойного, но утонченное общество Филадельфии, в котором эти молодые девицы были воспитаны, придает весьма различные значения некоторым словам, от принятого в Старом Свете. Задние колонии, например, как называли предки наши, называют теперь у нас Западными колониями, и этим же самым именем означаем мы, по сходству, некоторые части человеческой фигуры и одежды. Вот вам маленькое разъяснение; но, впрочем, нельзя ожидать, чтобы «иностранцы» могли понимать все тонкости нашего языка.

Я просил извинения за мое неведение и уверял его, что буду вперед осторожнее.

— Но позвольте узнать, — спросил я, — что нашли вы особенного в моих словах, сделавшихся причиной такого смеха?

— Вы, сударь, заставляете меня говорить, чего бы мне не хотелось, — сказал М'Флин, — но если вы требуете объяснения, то я должен сказать вам, что вы употребили слово, исключительно произносимое только в спальнях.

— Но вы согласитесь, сэр, — возразил я, что имя этой знаменитой реки, известной с глубокой древности и всюду встречаемой в историях, нельзя переменить для такого утонченного требования ложной разборчивости?

— Вы несправедливы, — сказал М'Флин; — французы, всегдашние наши учители во всем, учат нас, как называть все эти вещи, и вы, сознаетесь, что они имеют полное понятие о вежливости.

Я поклонился такому пояснению, заметив только, что в нашем языке есть предел, за которым вежливость делается невежливостью; потом, обратившись к первому его разговору, сказал, что мы в Англии не стыдимся называть вещи их собственными именами, и считаем большим недостатком воспитания колесить вокруг названия обыкновенной вещи, простонародного значения которой женщина, хорошо образованная, никогда не должна и знать.

Возражение мое несколько сконфузило старика-дядю. Заметя это, я переменил разговор и сказал ему, что надеюсь получить извинение от дам и что они возвратятся к завтраку.

— Что касается до этого, — сказал он, — филадельфские женщины имеют самый деликатный аппетит, и уверяю вас, они уже весьма достаточно позавтракали.

Видя невозможность вылавировать на этот галс, я начал держаться прежним курсом и окончил завтрак, утешая себя тем, что девицы, вероятно, покушали уже достаточно прежде, нежели «По» появилось на сцену.

Покуда управлялся я с завтраком, дамы успокоились, и божественная улыбка опять появилась на восхитительном ротике прекрасной Жемимы.

Они были одеты в шали и шляпки и обнаруживали большое нетерпение ехать. Мы отправились в адмиралтейство, где шлюпка с мичманом ожидала нас, и через несколько минут доставила на фрегат. Окрашенная бочка, обрезанная в виде стула, была спущена в шлюпку с грота-рея; я осторожно сажал в нее моих прекрасных гостей по две разом и отправлял наверх. Множество усмешек, визгов, криков и громкого хохоту сопровождали это путешествие и, признаюсь, надоедали мне, потому что дамы не были из числа коротко знакомых моих и мне не хотелось, чтобы товарищи сочли их за принадлежащих к тому кругу в Галифаксе, в котором я был так ласково принят.

Наконец, все благополучно были доставлены на шканцы, без малейшего обнажения ножек, чего они, казалось, весьма боялись. Не знаю, были ли их ножки так же малы, как их аппетит, о котором удостоверял меня М'Флин.

— Ну, тетушка, — сказала Дебора, — я смотрела вверх, когда вы и Деливранс болтались над нашими головами, и думала, какую вы сделаете нам «давку», ежели веревка перервется, и вы опрокинетесь на нас: мне кажется, вы бы совсем выпотрошили нас.