Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы - [15]

На следующий день для меня началась реальная военная служба: недельный курс молодого бойца, освоение табельного оружия, стрельба и принятие военной Присяги. Чуть позже командир отделения ознакомил меня с радиостанцией, на которой я должен был работать. Это был автомобильный вариант, используемый командиром дивизии на военных учениях, боевых стрельбах и в других ситуациях. Расчёт радиостанции состоял из 4 человек – командир отделения, два радиста и водителя автомобиля. Начальник отделения был опытным радистом. До службы в армии он окончил школу радистов и работал на судах рыболовного флота. Два других товарища специальной подготовки не имели и готовились непосредственно во взводе связи. Опыта работы в эфире у них не было, да и качество подготовки страдало.

Радиостанцию я освоил в короткий срок. Пригодился опыт, приобретенный во время стажировки на береговой радиостанции и работе на рыболовном сейнере. Спустя некоторое время по приказу начальника связи дивизии я привлекался к обучению молодых радистов работе на ключе и приёму на слух.

Служба мне нравилась. Казарма располагалась в здании, построенном в петровские времена. Кроме учебных классов и спальных комнат, в казарме был небольшой спортивный зал, в котором находились перекладина, брусья, конь и площадка, на которой тренировались любители штанги и гиревого спорта. Удручало одно, не хватало солдатского пайка. Постоянно хотелось есть. Денежное довольствие, выплачиваемое солдату, а оно составляло тридцать рублей и плюс семь рублей на махорку, тратилось на лимонад и сушки. Всё это хранилось в рундуке на радиостанции. До сих пор помню то блаженство, когда придя на радиостанцию, мог в какой-то степени удовлетворить разбушевавшийся желудок.

К Новому году моё финансовое положение заметно улучшилось. Я сдал на второй класс, что давало мне дополнительно пятьдесят рублей. Ко Дню Советской Армии я стал специалистом первого класса и получал за классность семьдесят пять рублей. Денежное содержание в сто двенадцать рублей позволяло мне купить не только лимонад с сушками, но и побаловать себя колбаской и булочками. На радиостанции у нас была общая касса, в которую члены отделения вносили равные суммы. Был и ответственный за кассу, который не только вел учёт, но и закупал продукты, готовил нехитрый стол к праздникам. Спиртных напитков никто не употреблял, да и речи о них не могло быть, дедовщины не было. Вспоминаю старшину нашего дивизиона, его уважали и побаивались. Он с дивизией дошёл до Берлина, был награждён многими боевыми орденами и медалями.

Служба солдатом продолжалась менее девяти месяцев. В июле 1955 года я был направлен для поступления в военное училище по рекомендации начальника связи дивизии. Об этом человеке у меня остались самые тёплые воспоминания. Я проникся любовью и благодарностью к нему за его душеные качества и почти отцовское отношение ко мне. Особенно я почувствовал это во время зимних учений, проводимых дивизией в морозные февральские дни под Псковом и на летних лагерных сборах войск Ленинградского военного округа.

Работы на радиостанции было много. Обеспечивали связь командира дивизии с командованием Ленинградского военного округа и другими войсковыми частями, принимавшими участие в общевойсковых учениях. Начальник связи дивизии в трудные моменты всегда находился рядом с нами, старался ободрить и в некоторых случаях помочь. Иногда забежит к нам, попьёт чайку из привычной для него солдатской кружки, расскажет о некоторых моментах боевых сражений во время войны с фашистами, поблагодарит за горячий чаёк и скажет:

– Не раскисайте. Это не война, а ученье. Трудно на ученьях, легче в бою. – Эту, почти суворовскую, фразу он произносил с особой гордостью. Приятно было нам необстрелянным слышать этого человека и общаться с ним. Мне льстило, что я знал его гораздо ближе, чем другие солдаты. В его семье не было детей. Почему? Не знаю. Задать такой вопрос я не имел морального права.

Несколько раз он выписывал мне увольнительную в Ленинград и приглашал к себе. У него была очень приветливая и добрая жена. Она создавала такую обстановку, что я невольно чувствовал себя как дома, и относилась ко мне, как к сыну. Ей не хватало такого общения. Интуитивно я понимал, что у них был сын, но который погиб или рано умер. Хотел спросить, но не мог. Бывало, украдкой взгляну в её глаза, а там затаённая печаль и грусть, какие бывают у людей, потерявших близкого человека.

В такие минуты я вспоминал свою маму, которая при удобном случае рассказывала о моей сестре, которая умерла, когда ей было всего пять лет. Все дети для родителей хорошие. Для мамы она была красавицей и певуньей, любила танцевать и наряжаться. В один из праздников зацепила скакалкой кипящий самовар и опрокинула его на себя. Пять дней врачи боролись за её жизнь, но спасти не смогли. Позже от менингита умер мой старший брат. Ему было чуть больше одного года.

Случилось это так. Конец июля, от раскалённого солнца высохла и растрескалась земля. Созревшая рожь требовала немедленной уборки, чтобы спасти урожай, на жатву выходили все, кто мог держать в руках серп или косу. На уборку урожая вышла и моя мама. Оставить маленького сынишку с кем-то возможности не было, его пришлось взять с собой. Покормив, она уложила его спать в тени под копной сжатой ржи. Всё было хорошо, ребёнок крепко спал. Слабый ветерок, слегка обдувая его, создавал прохладу и уют. Ничто не грозило бедой. Вечером у малыша резко поднялась температура. Утром вызвали врача. Маме пришлось лечь с ребенком в больницу. Усилия врачей к успеху не привели. Через несколько суток малыша не стало…