Морской князь - [2]

– Будем придерживаться во всем прежнего порядка?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

Воевода замялся.

– Так воевать вроде уже вряд ли придется… Как жить будем? Тоже по военному распорядку?

Что можно было сказать на это?

– Как получится, так и будем.

Восьмилетние княжичи тоже не оставляли отца в покое.

– Может, мама еще жива? – Младший Тур едва не плакал.

– Там есть кому о ней позаботиться, – сердито отвечал Рыбья Кровь, недовольный таким проявлением мальчишеской слабости.

– Неужели и все войско там умерло? – Старшего Смугу, сына Черны, больше интересовали ратные дела. – Как же мы теперь от степняков будем отбиваться?

– Нет больше степняков. Только безлюдная степь кругом, – успокаивал его князь.

В свои двадцать четыре года он ощущал себя бывалым зрелым мужчиной. И причиной тому были не только девять лет походов и сражений. Закладка его нрава произошла еще в раннем детстве, когда долгие зимние месяцы он проводил в лесной землянке в обществе матери-изгоя и сундука со свитками на словенском и ромейском языках. Уже тогда, перебирая в памяти летние игрища с двоюродными братьями из родового селища, он накладывал их на подвиги, вычитанные из свитков, и бесконечно побеждал всё и вся в будущей взрослой жизни. Разумеется, всех подробностей своих будущих схваток с арабами на Крите или с кутигурской ордой в Заитильских степях он в детстве представить себе не мог, но твердо верил, что если о чем-то сильно и неотступно думать, то нужное решение всегда будет найдено.

Сейчас, размышляя о ближайшем будущем, Дарник попытался вспомнить свои ощущения и действия, когда он вел по лесам первый десяток парней для ратной службы. Ну чем, кажется, это отличалось от теперешнего положения? Ан нет, отличалось! Тогда ни у кого из них за спиной не было ничего, кроме унылого лесного существования, из которого всем им хотелось куда-то вырваться и чего-то большого и яркого достичь. А ныне все наоборот. Позади блистательная успешная жизнь, а все, что будет впереди, наверняка будет гораздо хуже. Ну подадутся они через полгода к ромеям или хазарам, чтобы стать их наемниками, но вряд ли кто доверит ему снова большое войско. Можно, конечно, вернуться через те же полгода собирать выжившие остатки своего Гребенско-Липовского княжества? Или к своей прежней союзной хазарской орде, что сбежала из Хазарии от навязанной ей иудейской веры в словенские западные степи и где он совсем недавно был всеми почитаемым визирем? Есть еще далекий лесной Липов, с которого он когда-то начинал. Так ведь роковые слова уже произнесены: «Ты со своими торговыми дорогами виновник этой чумы!» После них вряд ли куда сильно вернешься.

Несмотря на общую озабоченность, первый день движения на юг прошел как обычно и даже ночевка была как всегда: с привычными сменными дозорами, сытной вечерней трапезой и выставленным княжеским шатром. Зато на следующее утро даже до самых простодушных и доверчивых гридей стало доходить, что двадцать пять человек – это даже не объездная княжеская сотня, а через два месяца снег ляжет, и что им тогда делать?

– Ватага начинает беспокоиться, – безошибочно определил по угрюмым лицам гридей Корней. – Им надо сказать хоть что-то ободряющее.

– Когда спросят – скажу, – мрачно бросил князь.

На полуденном привале он, впрочем, заговорил с гридями сам, без всяких к себе обращений:

– Что-то я вижу вокруг себя одни кислые лица. Еще немного – и вы все расплачетесь и к маме запроситесь, – Рыбья Кровь обвел насмешливым взглядом расположившихся вокруг гридей. – Наконец-то судьба послала нам настоящее мужское испытание. Это вам не мечом махать, тут удар надо держать не час и не два, а недели и месяцы.

– Ну и как нам быть дальше? – спросил десятский Лучан, обладатель двух медных фалер за храбрость – поэтому и спрашивал: знал, что у него на это прав больше, чем у воеводы Гривы.

– Построим свое селище и перезимуем.

– А чем строить будем? Мечами и щитами? – Лучан не желал отступать.

– Что есть – тем и будем! – отрезал Дарник.

Слова «Тебя, князь, все проклинают» делали свое черное дело. Прямо осязаемо ощущалось, как теряется прежний порядок: кто-то огрызнулся на замечание Гривы, кто-то крикнул Корнею не вертеться под ногами, кто-то невразумительно ответил на вопрос княжеского оруженосца Свиря. Князя эти вольности пока не касались просто потому, что всем была известна его непобедимость в любых поединках один на один и быстрота, с которой он умел выхватывать из-за пояса свой клевец. Тем не менее все шло к тому, что из княжеской дружины им суждено превратиться действительно в братину вольных бойников, где все решает общий круг.

В конце второго дня встретили большую семью степняков, которые на трех повозках и пяти волокушах перевозили свое имущество, гоня перед собой стадо коров и овец. С ними не стали переговариваться, внимательно посмотрели издали друг на друга и молча разошлись в разные стороны.

В небе появились чайки, предвестники Сурожского моря.

Пока гриди разбивали стан на ночевку, князь с Корнеем и Свирем объехал окрестности. В самом деле морской берег находился всего в трех верстах от их стана. Малый земляной обрыв переходил в широкую полосу камыша, за которым сверкала водная гладь. По прямой до обрыва с повозками было не добраться – всюду имелись глубокие рытвины и овраги. Дно многих из них не проглядывалось из-за буйной растительности. Кроме кустарника здесь можно было различить и толстые прямые стволы могучих ясеней и кленов, что Дарник отметил особо. Он уже определил, что именно ему надо отыскать: непересыхающую степную речушку, впадающую в море. Возле нее и следовало ставить зимнее селище. Не отыскав речки в западном направлении, он со спутниками повернул коней назад, чтобы наутро исследовать восточное направление.