Морское братство - [48]

Нельзя было не принять предложения Балыкина, позволявшего через два — три часа вернуть котел в строй, и Бекренев, узнав о том, что берется сделать Балыкин, разрешил пока ввести третий котел.

В шахту спустили доски, а также наскоро сделанные марлевые сачки. Балыкин уже успел снять крышку котла, и из отверстия поднимался тяжелый влажный жар. Изогнувшись, уйдя с головой вниз, он изловчился окунуть привязанную к палке сетку в тусклую зеркальную пелену и зачерпнул коричневую жирную жидкость.

— Поторопитесь, товарищи, поторопитесь! — крикнул он.

Вытаскивая доски и устраивая их над поверхностью воды, матросы шутили:

— Будем бабочек ловить!

— Сливки, теплые сливки снимать, — возразил машинист, позванивая ведром, в которое надо было выжимать мазут.

Оттого, что прекратились гудение воздуха и движение механизмов, голоса звучали необычно гулко.

Бушуев не принимал участия в общем оживлении и опасливо посматривал на котел.

«А если с доски — да в воду? Сваришься сразу, как рак. Ишь, смеются! А небось каждый думает, что другой полезет. Я ни за что…»

Но Балыкин просто сказал, что работать будет тяжело. Надо устроить смену попарно. Первым полезет он, а с ним — кто желает?

Он осмотрелся, и Бушуев, бывший ближе всех, почувствовал на себе поощряющий взгляд старшины.

— Пожалуй, я, — сказал Бушуев против воли, надеясь, что Балыкин не расслышит, что его перебьют другие голоса, что его отставят.

— Так, значит, надевай ватник, мажь лицо вазелином, — сказал старшина.

И Бушуев понял, что вовлечен в опасное дело и надо пройти испытание. Он утешился мыслью поднять себя в глазах командования, заставить забыть об оплошности у нефтяного насоса; получит благодарность, и строгий командир отделения будет его рекомендовать как преданного бойца.

Однако ноги Бушуева дрожали и колени подгибались, когда он вплотную подошел к котлу. Он сразу покрылся крупным обильным потом и отпрянул, как только нагнулся к горловине.

— Смелее, смелее! — крикнул уже устроившийся на досках Балыкин. — Смелее, Бушуев, нельзя время терять!

Судорожным усилием Бушуев перекинул тело, зажмурил глаза и с облегчением почувствовал, что его приняли крепкие руки командира.

— Становись, осматривайся, не поджимай ног.

Начали работать. Бушуев старался не отставать от Балыкина. Они черпали сачками воду и держали их на весу, чтобы стекла вода и осела тяжелая маслянистая жидкость. Потом подносили сачки к ведрам и выжимали марлю руками. Десятки раз повторялись эти движения, а в ведрах коричневый слой был еще на дне, и на поверхности котла не уменьшалась тусклая пелена мазута.

Глаза пощипывало от едких испарений, в носу невыносимо щекотало. Бушуев проклинал все на свете и особенно своих далеких хозяев — могли избрать для него не такую тяжелую службу.

А Балыкин находил обстановку удобной для воспитательного воздействия. Нынче же объявит Ковалеву, что Бушуев — парень, из которого будет толк. И настойчиво внушал:

— Это тебе, товарищ, боевое крещение. Еще в топку слазишь, в коллектор — трубку глушить (оно, конечно, труднее) — и исправный матрос. А это, товарищ Бушуев, приятно — получить полное уважение от экипажа, от командования.

«Как же, нуждаюсь я в вашем уважении. Я бы тебя пихнул с доски — бултых, и нет героя», — злобствовал про себя Бушуев.

Балыкин сказал, что они вылезут, набрав полные ведра мазута. Но как ни старался Бушуев, Балыкин уже передал свое ведро наверх, а у Бушуева и на три четверти не заполнилось. Балыкин стал помогать ему.

«Работа дураков любит», — подумал Бушуев и сказал:

— Ладно, товарищ старшина, сменяйтесь, я сам закончу.

Протестовал он, однако, не сильно, чтобы Балыкин не вздумал и впрямь оставить его одного. Через несколько минут, когда оба вылезли, Бушуева распирало от презрения к старшине: работает, когда может только командовать!

Почти шесть ведер мазута выбрали из котла, сохранив драгоценную в походе котельную пресную воду. Она уже не отсвечивала цветами радуги, и в трубке за водомерным стеклом глаз с трудом различал линию на ее прозрачной поверхности. Вахта, задержанная происшествием на три часа, гурьбой отправилась мыться, переодеваться и отдыхать.

Бушуев спал плохо. Беспокоил храп соседа, но больше мешали спать тревожные мысли. Он вспоминал недавнее прошлое, перебирал в памяти фамилии фашистских офицеров, представлял себе их лица, их обещания, все убийства, которые совершал вместе с фашистами.

Он вспомнил отца, матерого зубра древних дворянских кровей. Вспоминал, как удачливо складывалась жизнь в первые два года войны, как близок был он к осуществлению своей старой мечты о праздности и богатстве, утерянном родителем, — все обещали ему немцы, если будет усердно служить… И это исполнится! Неужели сила Гитлера уже истощилась и погибла?!

Перед ужином он хмуро подошел к переборке, на которой в аккуратной рамке был вывешен свежий номер боевого листка.

В двух заметках он прочел, что краснофлотец Бушуев добровольно вызвался на работу в раскаленном котле и что он же, Бушуев, отлично работал на срочном ремонте нефтяного насоса. «На флоте молодой краснофлотец хочет быть передовым бойцом, каким был на партизанском фронте против подлых врагов нашей Родины».