Морское братство - [39]

— Не надо, товарищ капитан второго ранга, — взмолился Кулешов. — Слово даю, сегодня же переговорю с парторгом о нагрузке.

В начале войны штурман перед практическими задачами терялся. Училище его вооружило знанием классических способов определения места корабля, а в войне этих знаний оказалось недостаточно. Теперь Кулешов стал дельным офицером, но сколько труда потребовалось, чтобы воспитать в нем навыки к самостоятельности, укрепить волю. Долганов заставлял штурмана работать с одографом. Кулешов утверждал, что прибор на циркуляции отстает от курса и вообще бесполезен, «снять его надо». А потом не только приучился, но и предложил такой способ, который сделал одограф отличным контролером при разборе боевых эволюции.

Да, на штурмана можно положиться. Можно положиться здесь на многих, потому что пережитое с ними говорит об их настойчивости и смелости. Вот мичман Кийко. Он скромно стоит в дверях, в привычной готовности выскочить первым, если на корабле что-нибудь случится. У Кийко курсант Долганов получал первые навыки моряка. На учебной шхуне во время шторма скис мотор, сорвало паруса, якорная цепь лопнула, и шхуну понесло на скалы. Кийко приказал надеть спасательные пояса и плыть к берегу. А Долганову было страшно расстаться с палубой — островком спасения — и броситься в бушующее море. И Кийко сказал, вероятно заметив его страх:

— Первый раз всегда страшно. Ничего — ветер попутный, волна поможет.

Сколько офицеров и матросов с благодарностью вспоминают морского учителя — боцмана Кийко!

А гордость артиллеристов — Ковалев? Кто поверит, что этот Ковалев раньше стеснялся приказывать, на приборке швабрил палубу, сам чистил замок орудия, в то время как его подчиненные стояли без дела. Быстро растут люди.

Рыженьким востроносым лейтенантом Сидориным не нахвалится сейчас Бекренев, а ведь он еще недавно на курсе к якорной стоянке, при встречном ветре, не знал, как брать пеленг, чтобы определить возможный снос корабля.

Собрание еще не начиналось, и Долганов продолжал здороваться со старыми сослуживцами.

— Привет изобретателю! Над чем работаете, Балыкин? — спросил он вошедшего командира отделения котельных машинистов.

Старшина Балыкин давно привлекал внимание Долганова. В одном из походов вышла из строя крылатка вентилятора, обслуживающего котел. А время было такое, что тыловой завод не мог скоро прислать новую крылатку. Тогда Балыкин дерзко решил сделать крылатку на корабле. Вместе с инженер-механиком Долганов с удивлением рассматривал чертеж и расчеты, принесенные Балыкиным. Им было предусмотрено все — придуман пресс для штамповки лопастей, разработан метод кузнечных работ в топке вспомогательного котла, рассчитано, как уравновесить лопасти. Крылатку Балыкина проверили в длительном шторме — она работала с полным напряжением и перекрыла заводские нормы.

Балыкин смущенно улыбнулся:

— Некогда изобретать. Водогрейные трубки текут. Их надо бы из металла другого качества ставить.

И начал высказывать Николаю Ильичу свои соображения, входя в технические детали и разбирая сорта стали с осведомленностью металлурга.

«Ну, разве таких людей можно смутить идиотской выходкой какого-то негодяя?» — думал Долганов, пока избирали руководителей собрания и оглашали повестку дня.

Доклад заместителя командира можно было бы назвать хорошим, потому что в нем о значении бдительности было сказано все, что следует говорить. Но докладчик не указал, что следует делать сейчас на корабле, чтобы за словами о бдительности пошли дела. Чувствовалось, что заместитель поверхностно знает корабль и специальные службы. Не может примерами иллюстрировать общие положения. Собрание заскучало.

Николай Ильич пожалел, что сел далеко от руководителей собрания. Доклад явно не давал материала для обсуждения. Как только докладчик закончит, все будут ждать предложений и объявления, что собрание закончено. И верно, едва докладчик уселся, а Бекренев предложил записываться для участия в прениях, раздалось несколько голосов:

— Все ясно…

— Прочитать постановление надо.

— Есть проект решения? — спросил Бекренев и вдруг спохватился. — Однако ж обсудить надо, товарищи, мы по конкретному случаю собрались.

Николай Ильич видел, что началось движение между старшинами, заступающими на следующую вахту, и одним из первых стал протискиваться к выходу Ковалев, у которого на форменке ярко выделялся недавно полученный орден Красного Знамени.

— И все, Ковалев? — с упреком остановил его Николай Ильич.

Ковалев угрюмо ответил:

— Здесь не о том, товарищ капитан второго ранга, толкуют…

— Именно не о том, а вы скажите, о чем надо, — перебил Долганов и громко обратился к Бекреневу: — Алексей Иванович, дай слово Ковалеву.

— Ковалев хочет? — подхватил Бекренев. — Пожалуйста, Ковалев.

Командир орудия не спеша приблизился к столу.

— О том, что у нас случилось, здесь капитан-лейтенант объяснил. Что же тут еще сказать? Конечно, у нас много людей. И каждый старшина может сказать: это не из моего отделения. А ежели из моего? А ну-ка, много у нас таких командиров отделений, что за каждого бойца, как за себя, поручатся? В прошлом году один торпедный катер с боевого задания не вернулся. Слыхали? Перед выходом несчастье у них случилось: катер в готовности, и ему обязательно надо идти, а командир больной. Его, значит, подменили другим лейтенантом. Ну, не в этом дело. Оба, сказать правду, друг другу в смелости не уступали. Оба рискованные, дерзкие и дело свое знали — в этом разницы не было. Я об этом говорю потому, что судьба вышла страшная — командиру без своего экипажа остаться в живых. Он три дня не в себе был, все поджидал дружков. На скалу поднимется и на море смотрит. «Это ничего, — говорит, — они проскочат. Это ж орлята, а Митяй орел!» Митяем он своего сменщика называл. Но вот все-таки стало ясно, что не придут. И тогда, товарищи, лейтенант обстоятельно доложил, как могли себя вести и его друг Митяй, и боцман, и радист, и моторист. Он их поведению дал полное объяснение на основании близкой с ними жизни и заключил: ни в коем разе никто из них перед врагом флага не спустил. Если без рук и ног остались, то зубами, понимаете, зубами они подрывной патрон открыли бы… «Можете, — сказал лейтенант, — помянуть всех погибших героями». И все это было не голословно, товарищи, а весьма убедительно… Раз сам командующий поверил, значит, убедительно… Так я рассказал, товарищ старший лейтенант Игнатов?