Морские волки. Навстречу шторму - [44]

27 сентября. Сегодня, как и вчера, корабль наполнен нашими американцами. Я специально приказал пускать всех, чему они были очень рады. Им никогда не приходилось видеть такого корабля, и они удивлялись всему чрезвычайно. Наши пушки, ядра и прочие снаряды приводили их в изумление. Тайонов я потчевал водкой в каюте. Они уехали, уверенные в том, что на моем корабле собраны самые лучшие сокровища, так как стулья, столы и моя койка превышали их воображение. После обеда чугачи развлекали нас на берегу своей пляской. Они были наряжены в самые лучшие свои уборы: кто-то был в фуфайке без нижнего платья, кто-то – в плащах и в парках (род сарафана с рукавами). У всех абсолютно головы были убраны перьями и пухом. Они пели песни, приближаясь к нам, и каждый из них держал весло, кроме самого тайона, который, в красном суконном плаще и круглой шляпе, важно выступал несколько в стороне от своего войска. Вся партия, подойдя к нам, стала в кружок. Сперва они запели протяжно, а потом песня становилась мало-помалу веселее. Свое пение они сопровождали телодвижениями, под конец превращавшимися в исступленные. Танцовщики в то же время были и музыкантами, а музыка состояла из их голосов и звуков, издаваемых старым жестяным изломанным котлом, который служил им вместо литавр. По окончании этого развлечения я раздал каждому по нескольку листов табака и возвратился на корабль. К вечеру подошло судно «Ермак», и вместе с ним пришли те самые байдарки, которых мы посчитали погибшими. Таким образом, собрались все суда, кроме одного «Ростислава», отставшего от Баранова при самом выходе из Хуцновского пролива. Не теряя времени, мы приняли решение организовать нападение на неприятеля и заставить его выполнить наши требования: не препятствовать восстановлению в их стране нашего поселения для производства охоты.

28 сентября на самом рассвете наши суда начали собираться в поход к ситкинскому селению. Вся партия двинулась из Крестовской гавани в одиннадцать часов до полудня. При самом выходе было безветрие, и потому парусные суда следовало буксировать. В 10 часов ночи прибыли к месту назначения. Всю ночь были слышны голоса ситкинских жителей. По их частому уханию мы заключили, что у них происходит шаманство (род колдовства), вероятно, по случаю нашего прибытия.

29 сентября. На другой день погода была прекрасная. В 10 часов утра мы подошли к старому селению ситкинцев, оставленному ими. Один ситкинский тайон, явившись к нам на мыс, заявил, что жители желают мира и возникшее несогласие хотят прекратить без пролития крови. Мы не желали ничего другого, как только миролюбивого окончания распри, и пригласили тайона к себе на корабль для дальнейших переговоров. Но он не согласился, из чего можно было сделать вывод, что ситкинцы вовсе не стремятся к миру, а хотят лишь выиграть время. Баранов, сойдя на берег с некоторым числом вооруженных людей, поднял флаг на довольно высокой горе посреди оставленного селения: в то же самое время партовщики (так называют русских людей, составляющих партии), покрыли весь скат горы своими байдарками, а сами расположились в домах ситкинцев. В крепость мы поставили шесть пушек, из которых четыре были медные, а две чугунные. Крепость по одному своему местоположению могла считаться непреодолимой. Баранов, еще при первом своем поселении, намерен был занять это место. Но поскольку ситкинцы вели себя с ним тогда весьма дружелюбно, то он, не желая дать им повод опасаться покушения, довольствовался только тем местом, на которое за два года перед этим ситкинцы напали и убили 30 поселенцев.

До высадки на берег мы дали с судов залп по кустарнику, чтобы узнать, не засел ли в нем неприятель, а лейтенант Арбузов, разъезжая на баркасе, обозревал берега. В полдень я прибыл в крепость, названную Новоархангельской, при нескольких выстрелах из всех орудий.

Вскоре после этого вдали показалась большая лодка, которую я приказал баркасу атаковать. Он встретился с ней у последнего острова. После довольно продолжительной перепалки из ружей и фальконетов, которыми баркас был вооружен, одно ядро попало в находившийся на неприятельской лодке порох, за которым она ездила в Хуцнов. На ней был также главный ситкинский тайон Котлеан, но, заметив наши суда, он заблаговременно сошел на берег и лесом пробрался в крепость. Если бы он попался в наши руки, то эта война кончилась бы скорым миром и без всякого кровопролития. Баркас привез шесть пленных, в том числе четверо тяжело раненных. Удивительно, как им удавалось столь долго обороняться и в то же время грести. У некоторых пленных было по пять ран в ляжках от ружейных пуль. К вечеру к нам от ситкинцев явился посланник. С ним были еще три человека, которые, однако, решили вернуться назад. Он заявил, что его соотечественники желают заключить мир с русскими и ожидают нашего на это согласия. Ему ответили через переводчика, что поскольку ситкинцы разорили нашу крепость и перебили без всякой причины многих невинных людей, то мы пришли наказать их. Если же они раскаиваются в своем преступлении и искренне желают мира, то пусть немедленно пришлют в крепость своих тайонов, которым будут объявлены условия, на которых мы, при всем справедливом нашем гневе, готовы удовлетворить их просьбу и избежать кровопролития. С этим ответом посланник отправился в свое селение.