Морские сапоги - [15]

Я не ошибся. Пока я месил тесто, Свенсон вылез из своей каюты и пришел ко мне. Он был в скверном настроении и, пока возился со своим хлебом, все время ворчал о бездельниках, о неряхах и о том, что палуба на корабле — святое место.

На «Лососе» все, кроме вахтенных, спали. Стоял полный штиль. Море кругом лежало удивительно спокойное, и прямо из моря вставало огромное красное солнце.

Старик загляделся, а заглядеться было на что — восходы в тех местах красивы необычайно, уж я-то насмотрелся на них. Он забыл про свою сковородку. Вдруг масло вспыхнуло, камбуз сразу осветился. Старик выругался и через дверь швырнул сковородку прямо за борт.

В камбузе сразу стало еще темнее, а секунду спустя на левом борту вспыхнуло желтое пламя. Должно быть, горящие капли упали со сковороды, и нефть на палубе загорелась сразу в нескольких местах. Огонь быстро разбегался во все стороны. Я сразу понял, какая опасность нам угрожает, и, признаться, струсил не на шутку. Каждую секунду огонь мог добраться до трюма, где у нас лежал порох, а тогда всем нам пришлось бы не сладко. Мне стало не по себе.

А Свенсон был удивительно спокоен: он, сторонясь от огня, подошел к колоколу и пробил пожарную тревогу. Команда высыпала на палубу. Люди одевались на ходу и смотрели, как желто-красные языки огня подбираются к трюмам. Механик выскочил из машины с огнетушителем в руках. Вся палуба уже пылала, и он все примеривался, откуда начинать тушить пожар. Он нелепо прыгал, прицеливаясь то туда, то сюда, и не знал, на что решиться.

Свенсон посмотрел на него и расхохотался. Он-то мог смеяться. На «Лососе» стоял катер с керосиновым мотором, и в такую погоду ничего не стоило добраться на нем до берега. А то, что сгорит судно, ничуть не беспокоило старика. И шхуна, и груз, и даже будущие прибыли были надежно застрахованы Свенсоном, и он ничего не терял от пожара.

Нам было хуже: у каждого в сундучке лежали тоненькие пачки долларов — всё наше богатство, заработанное в этих плаваниях. Мы знали, что их-то уж никто не вернет нам, когда пойдет ко дну «Лосось». Все сразу вспомнили о деньгах, и кто-то уже бросился в кубрик, но Свенсон рявкнул так, что никто не посмел уйти с палубы.

Старик приказал спускать катер, а механику крикнул:

«Бросьте, чиф, поздно!»

На «Лососе» всегда работали быстро. На этот раз страх подгонял людей, а Свенсон одним взглядом своих холодных глаз удерживал людей от паники. Минуты не прошло — катер уже качался под бортом. Свенсон взглянул на меня и движением головы показал — прыгай, мол! Повторять ему не пришлось — я первый прыгнул на катер и только тут, оказавшись в безопасности, почувствовал, как мне страшно. Захотелось закурить. Я пошарил по карманам и вспомнил о своей коробочке. Она осталась на судне. О том, чтобы возвращаться за ней, не могло быть и речи. Тут я вспомнил рисунок и надпись. «Кухонная соль», — подумал я о себе и почувствовал, как краска заливает мое лицо.

Один за другим вся команда перебралась на катер. Старик, как и положено, спрыгнул последним и приказал подальше отходить от шхуны. Матросы отпихнулись баграми, и катер, медленно двигаясь, стал отходить от горящего судна.

Механик возился с двигателем. Вдруг он побледнел, обнаружив, что на катере нет ни бутылки горючего. Как это случилось — я до сих пор не понимаю. Но в то время о том, как это случилось, никто из нас не думал. Мы все с тревогой думали о том, чем это кончится.

Положение сложилось незавидное. Охотское море — море коварное. Штили здесь подолгу не бывают, а в шторм на маленьком катере, лишенном управления, продержались бы мы недолго.

Когда Свенсон осознал это, он медленно, как медведь, не говоря ни слова, стал наступать на механика, в упор глядя на него своими жесткими серыми глазами. Механик встал навытяжку и бледный как снег ждал своей участи. Остальные расступились, расчистив для старика дорогу.

Наконец, подступив на полшага, Свенсон левым кулаком снизу вверх быстрым движением ударил механика в глаз, а правой рукой в то же мгновение схватил его за горло. При этом он захрипел так, словно не он душил, а его душили.

Мы все поняли — еще секунда, и механик навсегда перестанет дышать. Но никто не сдвинулся с места. Старика боялись.

И вот тогда неожиданная удаль накатилась на меня. Я бросился к Свенсону, толкнул его так, что, пошатнувшись, он выпустил горло механика и сел на банку. Сорвав куртку, я сунул ее в руки старику и, прежде чем кто-нибудь успел сказать слово, сбросил с ног деревянные туфли-колодки и вниз головой кинулся за борт.

В несколько взмахов я добрался до «Лосося». Вскарабкаться на палубу в то время для меня не представляло никакой трудности. Оглянувшись, я заметил брошенный огнетушитель, подхватил его, ударил о палубу и песчаной струей промел дорожку сквозь пламя к фонарной кладовке. Я знал, что там в запаянных бидонах лежало килограммов триста керосина. Один за другим бидоны полетели в воду…

«Довольно! — кричали мне. — Хватит, иди назад!»

Но я не слушал. Я выбросил все, до последнего бидона. Потом я кинулся в кубрик и выбросил все сундучки, кроме тех, которые были прикованы к койкам. Когда я покончил и с этим, вся палуба уже пылала, как огромный костер. Зажмурив глаза, я бросился к борту прямо через огонь. Я слышал, как затрещали в огне мои волосы, но тут же нащупал фальшборт, перевалился через него и оказался в воде. Секунду спустя глухой взрыв раскатился над морем. Мне показалось, что горячая волна окатила меня сзади. Я обернулся… «Лосося» не было на воде. Обломки и щепки всплывали из глубины. Некоторые еще дымились…