Морские люди - [21]

Между прочим, Петр Иванович нисколько не стеснялся. Он стирал с большим удовольствием и не видел в этом ничего зазорного. Наоборот, даже радовался — привел вещи в порядок, значит, можно отправляться на сход с корабля. Чего греха таить, были на корабле люди постарше, званием и должностью много выше, что приносили на квартиры женам объемистые баулы с грязным бельем, но это было их личным делом.

Чистюля из чистюль, супруга Аннушка тоже обиходила бы мужа, ей это не трудно. Но Петру Ивановичу делать такие «подарки» не хотелось. Он физически не мог позволить себе это. Душа боцманская не позволяла.

Обязательным ритуалом был для него обход корабля непосредственно перед сходом. Офицеры и мичманы сходной смены уже давили подошвами земную твердь и спешили к автобусной остановке, а Петр Иванович, свежевыбритый, в безукоризненно отутюженных брюках и нежнейшего кремового цвета форменной рубашке совершал вместе с дежурным боцманом шествие по установленному маршруту: ют — район волнореза — ют.

В этот день вахту нес матрос Виктор Зверев, парень пронырливый. Он следовал за начальником с блокнотом да карандашом в руках и думал о том, чтобы не дай бог встретить какой-нибудь непорядок. Тогда все. Клятв и заверений исправить замеченное старший мичман не признавал. Он молча разворачивался и, не глядя на дежурного боцмана уходил в каюту, переодевался в рабочий китель и оставался на корабле.

В такие минуты, а потом долгое еще время легко и свободно чувствовали себя лишь те из боцманской команды, кто имел счастье находиться в отпуске, в госпитале, в увольнении. Нет, он не бранился, не придирался ни к чему. Петр Иванович вел себя вполне корректно. Угнетала вот эта его решимость давать самому себе «дробь» на сход. Даже матрос первого года службы понимает, что такое для корабельного семейного человека увольнение домой, к жене и детям.

На этот раз все обошлось благополучно. Витя Зверев заранее предупредил братву о том, что Иваныча отпустили на берег. Этого было достаточно для того, чтобы где надо блестело и находилось в идеальном порядке. Конечно же, расторопный дежурный боцман позаботился и о том, чтобы боцманята в момент обхода усиленно трудились. Чисто кругом? Возьми ветошь и три переборку, леерную стойку, что угодно, но РАБОТАЙ! Так оно было и на этот раз. Лишь матрос Силагадзе блаженствовал. В его кладовой осталось минимальное количество краски, а пустую тару еще вчера увезли на склады. Но и Гоче нашлось дело.

На баке матрос Конев менял оплетку кранца. Вернее, он пытался делать это, но любой труд требует навыка, а у Игоря, или Коняшки, как окрестил его про себя Зверев, какое умение? И откуда ему взяться. Он усиленно пыхтел, крутил деревянную болванку так и эдак, сматывал и разматывал пеньковый конец, когда вдруг почувствовал, что его схватили и куда-то поволокли. Это Витя предпринял предварительную страховку, это и было делом, которое он поручил Силагадзе — убрать Коняшку с пути главного боцмана.

Игорь вырвался из ухватистых Гочиных рук, но тот скорчил такую свирепую рожу, что новичок враз стал понятливым и суетливо засеменил к ближайшему люку. Следом полетели кранец, пенька.

Петрусенко молча прошелся по баку, осмотрел за волнорезом шпили и направился по правому шкафуту назад к вертолетной площадке. Возле рубки дежурного он постоял несколько минут в раздумьи, потом произнес:

— За меня остается старшина первой статьи Абросимов. Он в курсе. Буду утром. Службу править старательно, товарищ матрос Зверев.

И, уже направляясь к трапу, добавил:

— Матрос Силагадзе пусть обязательно поможет новичку. Проследить лично.

— Есть проследить лично, товарищ старший мичман!

— Вот черт глазастый, — сказал Зверев командиру вахтенного поста, когда главный боцман сошел с корабля. — Неужели заметил?

Он ретиво помчался выдать обоим перца за медлительность, но навстречу вышел Гоча:

— Видал? Все сделано шито-крыто-маргарита.

Зверев с удовольствием проследил как сменилось выражение его лица:

— Иваныч засек вас. Ты давай сейчас к молодому, нечего ему прохлаждаться, понял?

А Петрусенко не спеша шагал к остановке. Там уже вовсю штурмовали крытый брезентовым чехлом ЗИЛ, невесть кем и за что названный автобусом. Впрочем, выдержки у Петра Ивановича хватило лишь до КПП. Сразу за воротами он развил предельную скорость, благо с корабля этот участок дороги не просматривался и попытался влететь в толпу наподобие снаряда.

Прием не получился. Тогда главный боцман большого противолодочного корабля сжался в комок и стал протискиваться вперед, активно работая локтями. Фу-у, этот маневр удался, правда не сразу, но главное было сделано, он оказался на деревянной скамейке в кузове, то есть в автобусе.

В гарнизон ехали как всегда весело, с шутками-прибаутками. Рыжий, разбитной лейтенант травил очередную байку:

— Подхожу я, значит, к дому, а навстречу жена нашего командира группы: «Где мой Шурик?» И так это требовательно смотрит на меня. Вот сейчас предоставьте ей дорогого муженька и все тут. А я, дай, думаю, подшучу и в ответ: «Как, Танечка, ты еще ничего не знаешь? Его сегодня утром на гауптвахту посадили!» «За что?» «Он из-за лишнего наряда со старпомом подрался. Теперь, наверное, судить будут Шурика твоего. Ты бы ему хоть поесть отнесла, парень весь день голодный сидит». Эх, как побежала она! А я за ней!