Морские истории боцмана Катрама - [20]

Так вот, я плавал на норвежском паруснике, судне старом, как Ноев ковчег, таком обшарпанном за долгие плавания, что с первого взгляда в нем угадывался настоящий мышиный заповедник, процветавший с незапамятных времен. Поскольку я давно уже болтался на берегу и до последнего сольди израсходовал мои скудные сбережения, я без колебаний нанялся на него, в надежде позднее, в каком-нибудь более счастливом порту перебраться на судно помоложе и попрочнее.

И вот мы оказались в открытом море, с грузом дерева, предназначенным для исландских портов, и двадцатью центнерами сыра, доверенного нам одним датским торговцем. Прекрасная судьба ждала этого беднягу! Даже без всякого кораблекрушения груз его, не добравшись до места назначения, должен был исчезнуть, уверяю вас. Не из-за нас, конечно, что вы! Мы были порядочные люди, а вот те бесплатные пассажиры, которые бегали по всему трюму и плевать хотели на все наши ловушки, — за тех я бы никак не поручился.

Не найдя себе места в общем кубрике и к тому же предпочитая быть один, я повесил мою койку в одной маленькой каюте, не каюте даже, а просто дыре. В ней нормально и выпрямиться-то нельзя было, настолько она была низкая. А находилась она под кладовой.

Сдав вахту в полночь, я удалился к себе, предвкушая, что высплюсь сейчас, как сурок. Я так устал, что, едва улегшись, закрыл глаза и тут же захрапел. Но очень скоро меня разбудил странный шум, причину которого я спросонья не мог понять. Это был дружный хоровой писк, такой пронзительный, что дрожали барабанные перепонки.

Я быстро сел и зажег спичку. Боже правый!.. Ну и зрелище!.. Мое гнездо со всех сторон заполонили мыши, мыши всех возрастов и размеров: мыши старые, с длинными желтыми зубами и такими седыми усами, что впору ветерану наполеоновской гвардии, мыши взрослые, мыши молоденькие, мыши-подростки и мыши-детки.

Они лезли из трюма повзводно, побатальонно, лезли целыми полками, заполняя все видимое пространство и налезая одни на других. И все они пищали и яростно дрались, оспаривая друг у друга дыру, которая вела в кладовую.

Я никогда не боялся мышей, но при виде этого грандиозного войска мне стало как-то не по себе. Я схватил башмак и запустил его в самую гущу орды. Думаете, они убежали? Ничего подобного — совсем наоборот! Эти канальи заметили, что на койке есть свежее мясо, получше той солонины, к которой направлялись они, — и вот, повернувшись налево кругом, они всем войском обрушились на меня.

Боже правый!.. Я молнией слетел со своей койки и, точно кипятком ошпаренный, выскочил на палубу, преследуемый дюжиной самых прожорливых, которые пытались на бегу запустить свои зубы в меня.

Я пошел жаловаться вахтенным, но они лишь расхохотались мне в лицо. Бравые норвежцы находили вполне естественным, что старое судно кишит этими хвостатыми их сотоварищами! Они, видите ли, привыкли к мышам. Подумаешь, важность, если зверюшки отгрызут спящему ухо или произведут кое-какие опустошения в кладовой. Господи, что за пустяки!..

Если на них не обращали внимания мои флегматичные спутники, то папаша Катрам дорожил своими ушами, и поклялся не возвращаться в это страшное логово грызунов. Несмотря на сильный холод, я решил спать на палубе, завернувшись в парусину, но даже там я не был в безопасности.

Из моего убежища я видел по ночам отряды грызунов, которые бегали по палубе, проскальзывали между ногами вахтенных, забирались на мачты, карабкались по снастям — повсюду, и внизу, и вверху слышался их громкий писк. Я уверен, что если бы все мы покинули судно, мыши не растерялись бы и повели его сами, настолько они освоились на нем!..

Но хватит шуток и пойдем дальше. Нахальство этих зверюшек росло день ото дня. Их присутствие стало наконец опасным не только для меня, но и для всех. Они наводнили каюты и кубрик, они грызли матрацы и одеяла, они забирались в сундуки, где приводили в негодность одежду, они проникали в кладовую кока, и там пожирали нашу ветчину, они готовы были сожрать все, что было съедобно и что было совсем не съедобно, тоже.

К началу следующей недели один матрос потерял пол-уха, другой кончик носа, а третий недосчитался полпальца на правой ноге. В кладовой не осталось ни крошки солонины, а я лично лишился трех пар башмаков, съеденных за одну ночь шестью серыми мышами, здоровыми, как коты, которые бежали со всех ног, с веселым писком, когда я утром открыл свой сундук.

Мне пришлось выложить три лиры и сорок два чентезима, и в придачу целую пачку табаку за другую пару. Но она была такая огромная, что мои ноги терялись в глубине башмаков, зато основание у меня теперь было прочное, как у слона.

Перед лицом подобных бедствий и уже надкушенных носов, флегматичный экипаж начал встряхиваться, и капитан, который очень дорожил своим носом, а он у него был длиннее, чем у всех остальных, — решил наконец дать генеральное сражение. Оно стоило врагу потери одиннадцати молодых рекрутов и старого генерала найденного в кладовке внутри банки с тунцом. Старый вояка от тунца так раздулся, что не в состоянии был выпрыгнуть из нее.

Вскоре мы обнаружили, что сыры этого несчастного датского торговца уменьшились наполовину. А чтобы и вторая половина не досталась врагу, капитан отдал все экипажу, который так дружно принялся дегустировать их, что день спустя все эти люди казались заиками.