Морские цыгане - [33]

— И вы догадываетесь, в какое место должны ехать?

— Положительно, нет. Мне говорили о Панаме и Маракайбо, правда, оба эти места мне неизвестны, и мне все равно, куда меня повезут, лишь бы я имела надежду увидеть вас там.

— Я дал клятву, Хуана, и сдержу ее во что бы то ни стало.

— Да, да, вы меня любите, Филипп, я полагаюсь на ваше слово, но все же я боюсь.

— Боитесь чего, друг мой?

— Всего. Наши народы — неумолимые враги; вас считают разбойниками, морскими цыганами, хищными зверями, которых всякий честный человек имеет право истреблять.

— Какое нам до этого дело, моя возлюбленная? Разве вы не знаете, что, когда к нам подступят слишком близко, мы поворачиваемся лицом к этим охотникам и сражаемся с ними?

— Я все знаю, друг мой, и это заставляет меня дрожать еще сильнее. Кроме того, — прибавила она совсем тихо и нерешительно, — это еще не все.

— Гм! Что же еще, друг мой? Говорите без опасения. Она молчала, печально потупив голову.

— Неужели это гораздо серьезнее, чем я предполагал? — вскричал Филипп, схватив руку девушки и нежно пожимая ее. — Говорите, ради Бога, Хуана, умоляю вас, не оставляйте меня далее в этом смертельном беспокойстве.

— К чему? — ответила она кротко. — К чему говорить об этом вам, друг мой?

— Мне?! — вскричал он. — Стало быть, речь идет обо мне лично? О, говорите, говорите, заклинаю вас!

— Ах! Дело идет о нас обоих, — прошептала она, — потому что оно касается нашей любви.

— Разве нашей любви что-нибудь угрожает? — спросил он с изумлением.

— Не знаю, друг мой; я, может быть, сумасбродствую, вероятно, я тревожусь понапрасну, но повторяю вам, я боюсь.

— Зачем же, если так, вы упорно сохраняете молчание, убивающее меня?

— Вы правы, друг мой, лучше сказать вам все.

— О, говорите! Говорите, я слушаю вас.

Внезапно новое лицо выросло между собеседниками.

— Говорить буду я, — холодно произнес этот человек. Молодые люди с ужасом отступили.

— Кажется, я испугал вас? — продолжал он с иронией. — Однако, клянусь своей душой, у меня этого и в мыслях не было.

— Ей-Богу! — вскричал Филипп, уже оправившийся от минутного волнения. — Человек ты или демон, а я узнаю, кто ты.

— Я и не скрываюсь, можете смотреть на меня, сколько угодно, — сказал человек, выходя из тени на свет.

— Кавалер де Граммон! — с удивлением вскричал Филипп.

— Он самый, — ответил кавалер, кланяясь со своей обычной насмешливой улыбкой.

— Что вы здесь делаете, милостивый государь? — запальчиво вскричал Филипп.

— А вы сами что? — спросил кавалер. — Черт возьми! Странно вы исполняете поручение, возложенное на вас советом!

Донья Хуана, готовая лишиться чувств, схватилась за изгородь боскета, чтобы не упасть.

— Не об этом поручении идет сейчас речь, милостивый государь, — грубо ответил молодой человек.

— А о чем же, позвольте вас спросить? — все с той же насмешкой продолжал кавалер.

— Я хочу знать, по какому праву пробрались вы сюда за мной?

— А если мне не угодно вам отвечать? — надменно заметил кавалер.

— Я сумею вас заставить, — ответил Филипп, выхватив из-за пояса пистолет.

— Стало быть, вы собираетесь меня убить, — ведь я с вами драться не стану, по крайней мере в эту минуту; разве вы забыли, что наши законы запрещают дуэль во время экспедиции?

Филипп с бешенством топнул ногой и заткнул пистолет за пояс.

— Но я буду великодушен, — продолжал де Граммон, — я вам отвечу, и отвечу откровенно, клянусь вам, а вы судите сами. Когда вы ушли с совета, чтобы приготовиться к исполнению вашего поручения, я просил позволения присоединиться к вам, заметив нашим братьям, что вас могут убить испанцы и что если случится это несчастье, то хорошо бы кому-нибудь вас заменить и закончить дело, вверенное вашей чести. Совет одобрил это предложение и исполнил мою просьбу, вот почему я здесь, милостивый государь; но ведь вы не это желаете знать, не так ли? Вы хотите узнать, по какой причине я просил этого поручения? Ну, так вы останетесь довольны — я назову вам эту причину.

— Я жду, чтобы вы объяснились, — сказал Филипп с едва сдерживаемым гневом.

— Имейте немного терпения; я имею одно великое качество, или один великий недостаток, как вам угодно об этом судить, — редкую откровенность. Догадываясь о том, что будет происходить между вами и этой молодой девицей, я поспешил сделаться третьим лицом в этом разговоре, чтобы избавить ее от затруднительного объяснения, которое, впрочем, кажется, было для нее довольно неприятно.

— Пожалуйста, без околичностей и приступим прямо к делу, если это возможно.

— Что бы вы ни говорили, — воскликнула Хуана с лихорадочным одушевлением, — ваши нападки и клевета не могут меня задеть. Говорите же!

— Я не стану ни нападать, ни клеветать, — ответил кавалер, почтительно кланяясь девушке, — это оружие подлецов, и я не умею его употреблять; я буду говорить правду и только о себе.

— Говорите скорее; место, где мы находимся, не годится для продолжительных рассуждений, — сказал Филипп.

— Мы в безопасности, ведь вы поставили вашего бывшего работника Питриана на карауле, он не допустит, чтобы нас захватили врасплох; кроме того, мне остается сказать вам всего несколько слов.

Молодой человек буквально кипел от нетерпения, однако он смолчал, понимая, какие страшные последствия могла иметь огласка, не только для него — он мало заботился лично о себе, — но и для доньи Хуаны, которую он любил и которая, волнуясь и дрожа, присутствовала при этом странном разговоре.