«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - [23]

— Перед такой дерзостью бессильно всякое терпение! — воскликнул Ладлоу.

— Моя просьба весьма разумна, берусь доказать это, — серьезно ответил незнакомец. — Командир «Кокетки», капитан Ладлоу, с удовольствием связал бы свою жизнь с одной прекрасной леди, которая находится сейчас на периагве, хотя есть тысячи других, на которых он мог бы жениться с меньшими трудностями.

— Твое бесстыдство переходит все границы! Ну, а что, если это действительно так?

— Сэр, корабль для моряка — все равно что хозяйка дома. Ведь когда он на корабле да еще во время войны, можно считать, что они состоят в браке, законном или нет, безразлично.

Моряк становится как бы «кость от кости, плоть от плоти» корабля, «пока смерть не разлучит их». Для столь длительного единения необходима свобода выбора. Разве моряки, так же как и влюбленные, не могут иметь вкуса? Обшивка и линии корабля для него — все равно что талия и плечи возлюбленной, такелаж — украшения, покрой и пригонка парусов — фасон дамской шляпки; пушки всегда уподоблялись зубам, а окраска — это румянец на щеках. Вот почему выбор необходим, сэр, и, если я буду лишен возможности выбирать, мне придется пожелать вам счастливого плавания, а королеве — лучшего слуги, чем я.

— Послушайте, мистер Румпель, — рассмеялся Ладлоу, — не слишком ли вы доверяете этим чахлым дубкам, полагая, что сможете укрыться среди них от моего преследования, уж коли я того пожелаю? Но я ловлю вас на слове. «Кокетка» примет вас на борт на ваших условиях и в полной уверенности в себе, с какой первая в городе красавица появляется на балу.

— Без лишних слов следую за вами в кильватере, — ответил обладатель индийского шарфа и впервые за все время беседы почтительно обнажил голову перед молодым офицером. — Хоть я еще и не женат, считайте меня помолвленным.

Нет надобности излагать дальнейшую беседу двух моряков. Младший по положению разговаривал довольно непринужденно до тех пор, пока они не достигли берега и не стали видны с корабля ее величества, а затем Румпель с тактом бывалого моряка перешел на почтительный тон, как того и требовала разница в положении.

Полчаса спустя порывы берегового ветра наполнили три марселя «Кокетки», стоявшей на одном якоре, и вскоре, подгоняемая свежим юго-западным ветром, она прошла через Нарроус. Это передвижение не привлекло ничьего внимания. Вопреки саркастическим замечаниям олдермена ван Беверута, крейсер был далеко не праздным, а его выход в открытое море — столь обыденным явлением, что это не вызвало никаких толков среди лодочников и жителей побережья, единственных свидетелей отплытия корабля.

Глава VII

Не кормчий я, но будь ты так далеко,

Как самый дальний берег океана, —

Я б за такой отважился добычей.

Ш е к с п и р. Ромео и Джульетта

Чудесное сочетание моря и суши, освещенных яркой луной на 40° северной широты, ласкает взор. Такую картину должен создать в своем воображении читатель.

Широкое устье Раритана укрыто от ветров и морских волн длинным, узким, низким мысом, или косой, которая на смеси голландского и английского языков, обычной для названий мест, лежащих в пределах бывших Объединенных провинций Голландии, называется Санди-Хук. Этот отросток суши намыт никогда не прекращающимся прибоем с одной стороны и встречными течениями многих рек, впадающих в бухту, — с другой. На юге коса обычно соединена с низкими берегами Нью-Джерси, но временами — и так бывает несколько лет кряду — море промывает между основанием косы и материком узкий пролив, и тогда Санди-Хук становится островом. Именно так и было во время описываемых нами событий.

Со стороны океана коса представляет собой гладкое песчаное побережье, обычное для всего джерсийского берега, в то время как ее внутренняя сторона изрезана заливчиками и бухтами, удобными для стоянки судов, ищущих укрытия от непогоды.

Одна из этих стоянок представляет собой живописный круглый залив, где в полной безопасности от любых ветров могут отстаиваться корабли неглубокой осадки. Гавань эта, или, как ее попросту называют, бухта, находится у основания косы и непосредственно сообщается с проливом, о котором уже говорилось выше. Шрусбери, маленькая речка в несколько сот футов шириной, течет параллельно берегу с юга и впадает в залив неподалеку от бухты. Местность между рекой и морем почти такая же, как на косе, низменная и песчаная, хотя не вовсе бесплодная. Там, где земля не распахана, можно видеть естественные луга и небольшие сосновые и дубовые рощи. Западный берег реки круто поднимается вверх и переходит в гору, у подножия которой олдермен ван Беверут по причинам, которые станут ясны читателю по мере развития нашего повествования, счел удобным построить свой загородный дом, названный им, в соответствии с голландским обычаем, «Сладкая прохлада».

Манхаттанский бюргер, любящий уединение и чистый воздух, вряд ли мог бы найти лучшее место для виллы. Примыкающие к его поместью земли уже в начале того века принадлежали семейству Хартсхорн, которое владеет ими и поныне. Их владения были обширны, и поблизости не было других поселенцев. Если добавить, что тамошняя земля в то время не представляла почти никакого интереса для сельского хозяйства, станет ясно, что у колонистов не было ни причин, ни возможностей вторгаться сюда. Дующие с океана ветры приносили с собой прохладу, освежая и без того живительный и благотворный для здоровья воздух. Ограничившись этим кратким рассказом о месте, где произошли многие излагаемые нами события, мы перейдем к более детальному описанию обиталища олдермена.