«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - [135]

— Надеюсь, он ранен несерьезно? — шепотом спросил встревоженный капитан у врача, который спокойно собирал свои инструменты, готовясь оказать помощь кому-нибудь, раненному не так тяжело. — Нужно сделать все для его спасения.

— Он безнадежен, капитан Ладлоу, — невозмутимо отозвался врач. — Но если вы интересуетесь ранами, то у меня есть любопытный пациент: нужно сделать ампутацию фор-марсовому, которого я велел отнести вниз, — такой случай представляется раз в жизни.

— Ступайте! — перебил его Ладлоу, отстранив удивленного хирурга. — Ступайте туда, где нужна ваша помощь.

Врач огляделся, сделал строгое замечание своему помощнику за то, что тот без всякой надобности вынул какой-то зловещий хирургический инструмент, который мог заржаветь от сырого тумана, и ушел.

— Ах, если бы мы, молодые и сильные, могли взять на себя хоть часть его страданий! — пробормотал капитан, склоняясь над умирающим штурманом. — Могу ли я чем-нибудь облегчить твою душу, мой верный, испытанный товарищ?

— С тех пор как мы имеем дело с нечистой силой, меня преследуют несчастья! — сказал Трисель, чей голос, слабея, клокотал в горле. — Да, несчастья… Но это неважно. Берегите крейсер… я думал о команде… придется рубить… им не поднять якорь… а ветер с севера.

— Все уже сделано. Не тревожься о крейсере, я позабочусь о нем, даю тебе слово. Подумай о своей жене и скажи, какова твоя последняя воля.

— Сохрани бог миссис Трисель! Она получит пенсию и, надеюсь, будет довольна… Смотрите же, когда станете огибать Монтуак, не наскочите на риф, вы ведь, конечно, захотите поднять со дна якоря во время отлива… И еще, если вам не придется для этого покривить душой, помяните беднягу Бена Триселя в донесении добрым словом…

Голос штурмана перешел в шепот и стал совсем беззвучен. Ладлоу, видя, что он хочет сказать еще что-то, наклонил ухо к самым его губам.

— Помните… одна ванта — и оба бакштага оборваны. Следите за рангоутом, потому… потому что иногда, по ночам… у берегов Америки… вдруг налетает шквал…

Трисель испустил последний тяжкий вздох и умолк навеки. Тело его было перенесено на полуют, и Ладлоу с печалью в сердце вернулся к своим обязанностям, которые после смерти старого штурмана требовали от него двойного внимания.

Несмотря на тяжелые потери и недостаток в людях, на крейсере вскоре были поставлены паруса, и он поплыл прочь в глубоком молчании, как бы скорбя о тех, кто пал в бою. Когда судно набрало ход, капитан поднялся на мостик, чтобы оглядеться вокруг и спокойно подумать, как быть дальше. На мостике его ждал контрабандист.

— Я обязан вам спасением крейсера, а значит — и жизнью, так как для меня одно неотделимо от другого, — сказал Ладлоу, подходя к контрабандисту, стоявшему неподвижно. — Если бы не вы, королева Анна потеряла бы свой крейсер, а английский флаг — часть своей заслуженной славы.

— Пусть же ваша августейшая повелительница, как и повелительница моей бригантины, не забывает друзей в беде. Нельзя было и впрямь терять ни минуты, и, поверьте, мы хорошо это понимали. Если мы замешкались, то лишь потому, что нашим шлюпкам пришлось идти кружным путем — с этой стороны бригантину от моря отделяет суша.

— Тому, кто подоспел так своевременно и сражался с такой отвагой, не нужно оправдываться.

— Капитан Ладлоу, значит, мы друзья?

— Может ли быть иначе! Наша прежняя вражда отныне забыта. Если вы намерены продолжать незаконную торговлю у этих берегов, мне придется подать в отставку.

— В этом нет нужды. Оставайтесь на своем посту, родина может вами гордиться. Я давно уже решил, что «Морская волшебница» в последний раз бороздит воды Америки. Но, прежде чем расстаться с вами, я хотел бы поговорить с олдерменом. Гибель да будет уделом плохого человека, хороший же пусть живет. Надеюсь, он невредим?

— Сегодня он показал, на какую стойкость способен голландец. Когда французы пошли на абордаж, он не дрогнул и оказал нам огромную помощь.

— Превосходно! Прикажите, чтобы его позвали на палубу, — времени у меня в обрез, а сказать нужно многое…

Бороздящий Океаны осекся, потому что в это мгновение яркий свет вспыхнул над океаном и озарил крейсер. Оба моряка молча переглянулись и невольно отпрянули, как всегда отступают люди перед внезапной и непонятной опасностью. Но яркий, колеблющийся свет, который лился из носового люка, сразу объяснил все. А еще через секунду глубокая тишина, которая воцарилась на крейсере после аврала, когда ставили паруса, была нарушена отчаянным криком:

— Пожар!

В глубине судна прозвучал сигнал тревоги, который заставляет биться сильнее сердце всякого моряка. Глухой шум Внизу, нарастающие крики, топот ног на палубе, отчаянные призывы — эти звуки последовали друг за другом с быстротой вихря. Десяток голосов повторяли слово «граната», возвещая разом и об опасности, и о ее причине. Секунду назад паруса, наполненные ветром, темный такелаж и слабые очертания снастей были едва видны в тусклом мерцании звезд, теперь же весь крейсер, ярко освещенный, отчетливо вырисовывался на окружавшем его темном фоне. Зрелище было ужасающе и прекрасно; прекрасно потому, что стройная и красивая оснастка судна казалась теперь еще красивее — так оживает скульптурная группа при свете факела, и ужасающе потому, что кромешная тьма вокруг еще сильнее подчеркивала одиночество и беспомощность крейсера.