Морская чайка - [51]

Теперь я понял, что это вовсе не те сказочные богатыри, а самые обыкновенные шпионы, только они маскируются с помощью старинных шлемов и кольчуг. Я оглянулся, поискал глазами: где мои камушки? Но их нигде не было. Не было возле меня и Павлика. Тут я заметил, что он сидит на каменной скале и, неизвестно зачем, прячет за пазуху круглые камушки. Он смотрит на меня и лукаво усмехается. Я понял: Павлик изменил мне…

А шпионы уже совсем близко; земля стонет под их ногами. Вот один из них уже наступает мне ногой на грудь… Я не в состоянии дышать, не могу даже пошевельнуться… Я с ужасом жду смерти.

И вдруг слышится чей-то тоненький голосок: «Вот где они, голубчики. Спят, как кролики».

Открыв глаза, я увидел синее-синее небо. На моей груди лежала Павликова голова, она-то и давила и не давала мне дышать. А над нами стояла Санка и с укором качала головой:

— Эх вы, соньки! Они, видите ли, шпионов выслеживают. Я из-за вас всю ночь напрасно просидела у моря.

Она обиженно оттопырила губу и ушла в поселок.

Мы с Павликом, стараясь не глядеть друг на друга, почесали затылки, огляделись. Солнце еще не всходило, но уже было видно. Дедушкина моторка пофыркивала около самого «котла». Мы молча поднялись, постояли с минуту, затем побежали к морю. На рассвете лучше всего ловятся бычки. А ведь пора чайку кормить.

Я ЛОВЛЮ ШПИОНА

Море дремало. И такая тишина царила вокруг, что даже чуть слышный плеск почти совсем незаметных волн казался гулким.

Вода чистая-чистая, и все дно морское просвечивается; видны самые маленькие камушки, даже песчинки. Зеленые косы водорослей извиваются, словно их кто-то расчесал и теперь делает локоны. По морскому дну неуклюже ползают бледно-розовые крабы; огромные, чуть поменьше и совсем маленькие. Если попристальнее всмотреться, можно увидеть табунчики быстрых рыбок, шныряющих среди водорослей, ищущих поживы. На дне лежат ленивые бычки: черные, головастые. Должно быть, и они дремлют на рассвете.

Из моря показывается солнце. Оно красное-красное и такое большое, что даже не верится, будто в полдень оно будет совсем маленьким. По зеленой морской воде, трепеща крылышками, скользят от берега навстречу солнцу золотые мотыльки. Солнце появляется из воды просто на наших глазах: сначала огненная вспышка, затем золотая полоска, а там — смотришь — уже половина красного круга… Еще через минутку оно уже отрывается от земли и, круглое, сказочно красивое, постепенно обретающее золотую окраску, пламенеет и искрится над морской гладью.

На берегу моря собрались все ребята. Кое-кто удил, кое-кто купался в утренней прохладной воде. Даже Санка примостилась — правда, немного в сторонке — на береговой гальке и время от времени вставляла слово в наш разговор.

Я побаивался, что она расскажет о том, как мы с Павликом уснули на посту. Это портило мне настроение. Я сердился и на самого себя: ну как это случилось, что я уснул? Сердился и на Павлика: тоже мне герой! Говорил: «Ни за что не усну», а уснул, как суслик. Сердился и на Сану: не сиделось ей на месте, вот и шаталась по берегу, пока не заметила нас — сонных.

Но Санка не стала изобличать меня и Павлика, она убеждала:

— Думаете, что шпион такой дурак? Ого, я уже знаю. Читала. Они очень хитрые — шпионы. Он сегодня не вылезет, завтра не вылезет, а как только перестанем дежурить и ляжем спать — тут он и вылезет…

— Все равно его пограничники укокошат, — говорит Павлик.

Мы все умолкли. Я понимаю: не в свое дело мы вмешиваемся. Разве пограничники сами, без нашей помощи, не справятся со шпионами?

На моем кукане болтается не больше десяти бычков. Сегодня они почему-то плохо ловятся. Взглянув на свой улов, я вспомнил про чайку. И невольная тревога закралась в мое сердце. Ведь в бабушкин дом вернулся здоровенный кот Гладун. Он очень изголодался в плену у Коськи и, чего доброго, может пробраться к моей чайке. А такой, как Гладун, не то что чайку, но и быка может сожрать. Представив себе, как этот хищный котище расправляется с беззащитной чайкой, я начинаю собираться домой.

— Немного половим, а тогда и пойдем, — отговаривает меня Павлик.

— Как раз время птицу кормить, — говорю я.

— Отпусти уже на свободу ее, — советует Коська. — Я же своих кошек отпустил.

Хороший советчик нашелся! Во-первых, коты у него были не его, а во-вторых, он же не без вмешательства моей бабушки выпустил их. И, наконец, кошка все-таки не чайка! У меня же совсем другое дело: я спас птицу от гибели. И мне очень хотелось увезти ее в Белоруссию, показать своим.

Коську поддержали другие.

— А и в самом деле, для чего держать ее на чердаке? — хмыкнул Славик. — Крыло у нее зажило, вот пускай и летает.

«Смотри, какой добряк выискался: тогда — камнем из рогатки, а теперь — пускай летает». Но я только подумал так, вслух я этого не сказал.

— Надо выпустить чайку, — сказала и Санка. — Она же истоскуется в неволе и погибнет. Чайки свободу любят.

Я оглядел морской простор и почувствовал, как что-то заныло у меня в груди. И правда, моей чайке, должно быть, очень скучно одной сидеть на чердаке в то время, когда ее зовут морские волны, зовут стай других чаек, манит соленый, приятный запах моря. Может быть, и в самом деле выпустить птицу? А то что же получится — завезу я ее в Белоруссию и там выпущу на волю? Но разве она сможет жить на нашем маленьком озере? Там даже луговые чайки не хотят жить — как же приспособиться этой, морской? Ведь она привыкла к простору, к морской стихии, к одиннадцатибалльным штормам и бешеным бурям. Да она же захиреет, истоскуется, одинокая, на чужбине и погибнет! И как ей найти путь к морю, если даже я, хотя и географию знаю, и умею отыскивать реки на географических картах, не сумел бы сам найти дорогу от моря до нашей воинской части.