Морпех. Зеленая молния - [23]

– Волнение пять баллов! – крикнул капитан, адресуя эти слова мне. – И будет возрастать! Я сделаю поворот через левентик и пойду в крутой бейдевинд правого галса!

Для меня его слова прозвучали как для эскимоса марсианские стихи. Так же странно и непонятно.

А потом, уже морякам, капитан проревел несколько команд:

– Лево на борт два румба! Бом – и брам-фалы отдавай! Нижние брамсели на гитовы! – и далее в том же ключе, мне совсем непонятном. После их выполнения корабль начал поворот, кренясь на правый борт уже не так сильно. Потом его довольно ощутимо качнуло в продольной оси. Волны продолжили биться каракке в левую скулу, но слабее, чем в начале манёвра. Ветер дул сильно, паруса, кроме штормового, были зарифлены. За целостность мачт можно было не опасаться. Вместе с ветром стали прилетать и водяные брызги. Но это были не брызги солёных волн, а, скорее, дождевые. Машинально слизнув попавшую на губы влагу, я почувствовал её вкус, почти пресный.

– Это дождь?! – перекрикивая шум ветра, спросил я капитана.

– Да, и это очень хорошо! – крикнул он. – Нам повезло! Мы пройдём через шквал, фактически обойдём его. Зацепим только край. Нам нужен дождь, который он принесёт. А все остальные прелести достанутся той лоханке, что маячила с правого борта. Потом вновь ляжем на прежний курс и пойдём своей дорогой.

Я посмотрел направо, но за горами вспененных волн никого не увидел. Через некоторое время нас стало меньше качать с борта на борт, да и ветер поутих. Манёвр, предпринятый капитаном, оказался удачным. Наш кораблик летел по волнам, вырываясь из шквала, а на палубу хлынул проливной дождь.

Я в своей рубашонке промок моментально и, перескакивая через ступеньки, (и откуда такая ловкость взялась – козлом скакать по мокрой, качающейся палубе!) помчался в укрытие. С трудом разглядев через стену дождя дверь, проскользнул внутрь. В свете висящих под низким потолком масляных фонарей я увидел сидевших на тюках, сундуках, а то и просто на палубе, стрельцов. Плотно прижавшись друг к другу и укрывшись какими-то шкурами и кусками парусины, они спинами опирались о сложенные вдоль бортов разноразмерные тюки, скатки и прочее имущество. Кто-то молился, осеняя себя крестным знамением, а кто-то спокойно беседовал с соседом. Но все умолкли, увидев мою мокрую персону.

– Что там, воевода? Шторм надолго? – послышались вопросы.

Я остановился, по привычке расправил складки рубашки под ремнём и сказал:

– Там был шквал. Сейчас идёт дождь, вода вроде пресная. Можно попробовать её собрать, пригодится. Десятникам – найти пустую тару. Подойдёт всё, что может держать воду.

– Пустую чего? – послышался чей-то голос.

«Чёрт, за базаром не уследил», – подумал с досадой. А вслух произнёс:

– Тара, это всё, куда что-то можно сложить или налить – бочки, кули, сундуки, ящики. Запоминайте, часто теперь слышать придётся. В данный момент необходима тара для воды. Ясно? И ещё. Сушиться здесь негде, можно и без одежды под дождём поработать.

– Ясно, воевода, понятно, – стрельцы зашевелились, а я нырнул в тепло каюты.

Увидев меня, Пантелеймон задрал крышку сундука и выхватил оттуда сухую одежду.

– Купался, что ли, боярин? Шторм вроде не сильный, волн больших не заметил. – Где сподобился-то? – услышал я голос князя.

– Дождь идёт и вода, вроде, пресная. Солнышко показалось. Шквал это был, не шторм. Мимо прошёл. Я стрельцов озадачил воду дождевую собирать, пока льётся. Думаю, она нам пригодится. А где дон-то? Я его на палубе не видел!

– Как шквал налетел, сразу подхватился и убежал. Даже бочонок свой забыл, – Жилин поднял ёмкость и потряс. – Так он пустой!

– Потому и оставил, что пустой, – сквозь смех произнёс князь. – На кой он ему такой!

Отсмеялись и, надев кожаные плащи с капюшонами, вышли из каюты. Дождь косыми струями хлестал по сгладившимся волнам и кораблю. Стрельцы, раздевшись до исподнего, толклись на открытой палубе, помогая матросам. Матросы, держа несколько больших кусков парусины, собирали в них дождевые потоки и сливали в пустые бочки. Бочек было десятка четыре, и во многих из них уже плескалась пойманная с небес влага. Заполненные бочки закрывались донцами, набивались обручи, и добыча опускалась в трюм. На освободившееся место поднимали пустые и приступали к их заполнению.

– Наполнить всё, что есть! – проорал с мостика капитан. Судя по количеству пустых бочек, в скором времени нас ожидали проблемы с водой. А тут такой подарок! Мимо нас пробежал полуголый Пантелеймон с доновым бочонком в руках. Выдернул из него пробку и подставил под струю воды, стекавшую с паруса бизань-мачты. Я посмотрел на дядьку и невольно содрогнулся: вся его спина была исполосована толстыми рубцами шрамов.

– Где это его так? – тихо спросил князя.

– Там же, у брода Мисюлинского. Стоял над тобой, стрелой татарской сражённым, прикрывал. Бился, сколько мог, а потом на тебя навалился, собой закрыв от глаз вражеских. Хорошо, что мы тогда ворогов пересилили, а то добили бы вас, раненых. Ты ему жизнью обязан, за тебя, боярина своего, он на кресте клялся биться до смерти. Помни и цени его преданность. Он при тебе с детских лет твоих, наставник воинский и по жизни помощник и опора. Как мой Микула был при мне. Считай, первого, кого после переноса увидел, так его, родимого. Сколько с ним вместе пережито, в скольких сечах он мне спину прикрывал! И заботился, как о родном. Он вместе с сыном моим, Василием, в Америку отплыл уже как четыре года назад. Старенький он, дядька мой. Мне шестьдесят, а ему-то за девяносто, поди. Увижу ли ещё, а то, может, помер уже?